"Гюнтер Грасс. Собачьи годы" - читать интересную книгу автора

Штегене, мельница Матерна даже по такому торжественному случаю не прос-
таивала. Помольный ветер не должен пропадать зря. Для ветряной мельницы
праздников не бывает, бывают только помольные дни и безветренные. А для
Лорхен Матерн бывали только дни, когда ее Паульчик проходил мимо и оста-
навливался у забора, и дни, когда никто мимо не проходил и у забора не
останавливался. Когда колесо мельницы крутилось, Паульчик приходил и ос-
танавливался. Тявкал Перкун. Вдалеке, за наполеоновскими тополями, за
избами Фольхертов, Мильке, Карбунов, Байстеров, Момбертсов и Криве, за
плоской крышей школы и за молочным двором Люрмана, сонным мыком перекли-
каются коровы. А Лорхен все твердит свое ласковое "Пауль-Паульчик", сно-
ва и снова "Пауль-Паульчик", а тем временем гусь в духовке, без полива,
переворотов и прибауток, покрывается все более поджаристой праздничной
корочкой.
- Ну отдай мне! Отдай сейчас же! Ну не будь таким. Зачем ты так? От-
дай, пожалуйста, ты же знаешь, как мне это нужно. Отдай, не будь, ну по-
чему же ты не хочешь...
Никто, ничего. Пес Перкун, вывернув голову на упругой шее, поскулива-
ет вслед уходящему прохожему. Коровы набираются молока. Мельница воссе-
дает гузном на козлах и мелет зерно. Подсолнухи, кланяясь друг другу,
творят свою таинственную молитву. В воздухе гудит мошкара.
А тем временем гусь в печке начинает подгорать, сперва потихоньку, а
затем все быстрее и недвусмысленней, в связи с чем бабка Матерн в своей
верхней горенке над кухней начинает в беспокойстве вращать глазами быст-
рее, чем вертятся крылья мельницы. И покуда в Штегене младенец извлека-
ется из купели, а в верхней горенке черепаха величиной с ладонь перепол-
зает с одной выдраенной половицы на другую, бабка Матерн, мелькая в че-
респолосице бликов и чуя подгорающего гуся, бормочет все громче, все
сильнее пускает слюни и пыхтит. И пыхтит так, что сперва из ноздрей, как
и у всех старух в столь почтенном возрасте, топорщатся пучки волос, а
затем, когда чадный угар заполняет горенку целиком, заставляя черепаху в
испуге замереть, а листья салата на полу пожухнуть, из ноздрей у бабки
тоже уже валит настоящий дым. Гнев, накапливавшийся в ней девять лет,
требует выхода - в старухиной топке разгорается пламя. Словом, Везувий и
Этна. Излюбленная адова стихия - огонь, усиливая игру света и тени, зас-
тавляет старуху содрогнуться, и вот, девять лет спустя, зловещая и гроз-
ная в набегающих бликах, она первым делом пробует сухо скрипнуть зубами
слева направо. И не без успеха: немногие пеньки, оставшиеся во рту у
бабки Матерн вместо зубов, должно быть под воздействием гари, со скрипом
и скрежетом трутся друг о друга. А тут еще вдобавок к драконьему шипе-
нию, скрежету зубовному, к клубам пара и струям огня раздается треск и
летят щепки - это кресло, еще донаполеоновских времен, которое девять
долгих лет, за исключением коротких, соображениями опрятности вызванных
пауз, носило старухино бренное тело, не выдержало и распалось. В тот же
миг черепаху на полу подбросило и перевернуло брюхом вверх. В ту же се-
кунду потрескались и пошли сеточкой многие изразцы на кафельной печке. А
внизу лопнул гусь, с шипением испустив из себя богатую начинку. Бабкин
же трон, в мгновение ока превратившийся в деревянную труху такого тонко-
го помола, какой даже мельнице Матернов не снился, пыхнул облаком пыли,
вознесясь над полом помпезным и причудливо освещенным памятником самой
бренности и скрыв в своих пыльных формах саму бабку Матерн, которая,