"Гюнтер Грасс. Собачьи годы" - читать интересную книгу автора

ту пору еще вовсе не была бабкой, скорее напротив, крепкой и громоглас-
ной хозяйкой, из кухни, затем распростерла свое влияние по всему дому до
прихожей и обнаглела до того, что даже в праздник тела Христова стала
мыть окна. Когда же Стина попробовала выжить свекровь и со скотного дво-
ра, тогда, в курятнике, в первый раз дошло и до рукопашной, да так, что
от кур только перья летели - женщины лупили друг друга кормовыми лоханя-
ми.
Все это, вычисляет Брауксель, должно было случиться году эдак в де-
вятьсот пятом; ибо, когда двумя годами позднее Стина Матерн, в девичест-
ве Штанге, все еще не выказывала ни малейшего интереса к зеленым яблокам
и соленым огурцам, а по ее месячным можно было хоть календарь сверять,
Тильда Матерн заявила своей невестке, которая, скрестив руки, нагло сто-
яла перед ней в верхней горенке:
- Не зря я всю жисть думала, что кажной евангеличке черт мышей в дыр-
ку запускает. Они там все и грызут, вот ничего оттудова и не выходит,
только вонь одна.
После этих слов разразилась настоящая религиозная война, причем сра-
жение велось деревянными поварешками и закончилось для католической сто-
роны весьма плачевно: дубовое кресло, то, что стояло между кафельной
печкой и молельной скамеечкой, приняло в свои объятия Тильду Матерн,
когда ее хватил удар. С тех пор она девять лет сидела на этом троне бе-
зотлучно - за исключением тех недолгих минут, когда чистоты ради Лорхен
и служанка приподнимали ее с кресла справить нужду.
Когда девять лет прошло и вдруг выяснилось, что в лоне у евангеличек
вовсе не заводятся дьявольские мышки, которые все сгрызают и ничему не
дают созреть, а что, напротив, лоно это способно выносить, и не что-ни-
будь, а даже сына, - бабка Матерн, покуда в Штегене при хорошей погоде
шли крестины, по-прежнему и все так же несдвигаемо сидела в своем крес-
ле. А под верхней горенкой, внизу на кухне в духовке жарился гусь, исте-
кая и шипя собственным жиром. Он шипел и жарился на третьем году большой
войны, когда гуси стали настолько редкими птицами, что их уже даже при-
числяли к вымирающим видам животного мира. А Лорхен Матерн - та самая, с
родимым пятном, плоской грудью и кучерявыми волосами, Лорхен, которой не
досталось мужа, потому что ее Пауль в сырой земле, Лорхен, которой над-
лежало за гусем неустанно следить, гуся жиром поливать, гуся переворачи-
вать, приговаривать над ним заветные слова и прибаутки, - вместо этого
встала между подсолнухами у забора, который новый работник по весне,
слава Богу, хоть побелил, твердя поначалу ласково, потом озабоченно, по-
том с досадой, а затем опять по-хорошему, снова и снова одни и те же
слова кому-то за забором, кому-то, кто за забором вовсе не стоял, и не
проходил мимо в смазанных, хотя и скрипучих сапогах и в шароварах, и тем
не менее звался Паулем и даже Паульчиком, и якобы ей, Лорхен, стареющей
барышне с водянистым взором, что-то должен был отдать, что он у нее заб-
рал. Но Пауль ничего не отдавал, хотя время вроде было подходящее - ти-
хо, если не считать жужжания летней мошкары, - и ветер со скоростью во-
семь метров в секунду наконец-то подобрал обувку по размеру и так ловко
подгонял крылья мельницы, что те крутились, похоже, даже быстрее ветра и
всего лишь за один помол превратили пшеницу крестьянина Мильке - он как
раз приехал молоть - в превосходную пшеничную муку.
Ибо, хотя сын мельника и принимал крещение в деревянной часовне в