"Даниил Гранин. Дождь в чужом городе (Авт.сб. "Наш комбат")" - читать интересную книгу автора

Медлил, ожидая, выйдет ли она. Ему надо было проверить, может ли она
бросить всех ради него. Для этого и говорил таким тоном, стоя у стола.
Доказать, доказать всем и самому себе. А если не выйдет, что тогда?
Надо было уходить, он понимал, что самое лучшее уйти, и не уходил. И
когда она сбежала вниз, Чижегов, придушив свою радость, пьяно потребовал,
чтобы она оделась и пошла с ним. Не то чтоб он был пьян, у него было как
бы равновесное состояние - он мог быть пьяным, а мог держать себя в руках.
Ему не терпелось проверить свою власть. И этого, он чувствовал, тоже не
следовало делать. Кира не перечила, вздохнула, подчинилась с охотой, уже
на улице рассказала, что праздновали они серебряную свадьбу тетки, тот
мужчина с усиками - племянник мужа тетки, только что приехал из Финляндии.
Чижегов почувствовал себя виноватым и еще сильнее озлился. Вместо того
чтобы вернуть ее назад, он молчал и быстро вел ее через мост, в новые
скучные кварталы железобетонных домов, все дальше от Кремля. Начался
редкий дождь. Кира спросила, зачем он приехал в Новгород. Он услыхал
надежду в ее голосе и назло с усмешкой сочинил про дела на заводе, и так
сочинил, чтобы не оставить ей ни малейшей надежды. Дождь полил сильнее,
надо было бы переждать, но Чижегов шагал все так же размашисто, словно
была у него какая-то цель. Он слышал, как она задыхалась, и ведь жалел ее,
а не останавливался. Ему было бы легче, если б она плюнула и оставила его
здесь, так ведь нет, она послушно спешила за ним, как бы нарочно, чтобы
доконать его, чтобы он признался, прощения попросил. Ну что ж, раз она
так, и он так, и посмотрим, кто кого перетакает.
Наконец она остановилась, сняла платок с головы, вытерла мокрое лицо,
прическа ее развалилась, волосы обвисли. За что он мучил ее? Она так и
спросила. Он стоял стиснув губы. Она посмотрела на его лицо, в котором не
было ни жалости, ни любви, и заплакала.
На этом они и расстались. У Чижегова было противно и муторно на душе.
Утром, подъезжая к Ленинграду, он думал о вчерашнем, о том, как хорошо ему
было, когда он ждал ее, сидя на лавочке за ларьком, и как потом почему-то
все получилось скверно. Он все старался понять, отчего так произошло,
зачем он испортил ей праздник. Он представлял, как они могли бы вместе
погулять по Кремлю в Новгороде, благо никто их не знал, могли бы ходить
под руку, не таясь.
Выходя из поезда, он твердо решил позвонить ей в Лыково.
Дня через два после работы он заскочил на переговорную. Дежурная
сказала, что Лыково дадут в течение часа. Чижегов подсчитал: к тому
времени Кира уйдет из конторы. Да и сидеть, ожидаючи вызова, тоже не
хотелось. Он подумал - не написать ли. Купил нарядную открытку, но словами
писать такие вещи было невозможно.
В начале августа, согласно расписанию, Чижегов собрался ехать в Лыково.
Перед самым отъездом он загрипповал и пролежал неделю. Как-то днем
раздался частый междугородный звонок. Дома был младший сын. Слышно было,
как он сказал, что папа болен. Чижегов крикнул ему, прошлепал в коридор,
взял трубку. Он думал, что это Аристархов, но это была Кира. Сын стоял
рядом. Чижегов откашлялся и сказал, что выздоравливает, ничего опасного,
скоро приедет; он ничем не выдал себя, в такие минуты он умел найтись. "Не
беспокойтесь, Анна Петровна", - повторял он, вспомнив старшую прибористку.
И тут он услышал, как Кира заплакала: "Я не Анна Петровна, не хочу быть
Анной Петровной, не хочу". "Да, да, привет Аристархову", - ответил он и