"Даниил Гранин. Дождь в чужом городе (Авт.сб. "Наш комбат")" - читать интересную книгу автора

- Зачем ты мне говоришь это... - сказала она. - Не нужно. Нехорошо это,
- и заплакала.
Она прижала кулаки к глазам и плакала тихо, для себя, заглатывая горечь
беды, ведомой только ей.
А почему нехорошо, поразился он, чего ж тут нехорошего; хотя той свежей
чувствительностью, какая появилась в нем, догадывался почему, и все же не
желал признаваться, а желал говорить и говорить, ведь это же были самые
наилучшие слова, и среди них главное, которого он-никогда не понимал так,
как сейчас. От повторения сладость этого слова возрастала.
Кира уткнулась в кулаки, сжатые до белых косточек. Выставилась
прямоугольность ее широких плеч, жилы, косо натянутые по шее. Фигура ее
была хороша в движении, когда все ладно соединялось, играя силой и
ловкостью. Сейчас же, застыв, она стала нескладной, грубой.
- Сам приучал меня не загадывать нас обоих наперед, - она отняла
кулаки, без стеснения открыв мокрое, в красных пятнах лицо. - Приучил. Оба
мы привыкли... Что ж ты делаешь, Степа? Затягиваешь меня петлей. Теперь
выходит, иначе надо жить, а мы не можем иначе, ты ведь не можешь
переменить.
Он поспешно согласился, поймал себя в этой трусливой поспешности, и
Кира тоже уловила это. Голос ее дрогнул от обиды. Никогда еще она не
выглядела такой жалкой и беззащитной. Словно несчастье пришибло ее, и
виноват был Чижегов; жили и жили, мало ли что бывает, сошлись, разошлись,
по-доброму, не портя той радости, какая была, зачем же надо было волю
давать своим чувствам?..
Чижегов удрученно молчал. Ругал себя, а через час, в гостинице, не
вытерпел и выложил все соседу по комнате, приезжему инструктору по вольной
борьбе. Удовольствие было произносить это слово: люблю. Без насмешки,
всерьез. "Понимаешь, вдруг оказалось, люблю ее..." На всякий случай
поселил ее в Новгороде и все настаивал, что некрасивая, ничего в ней нет
особенного. Раньше она казалась интереснее, и ничего такого не было, а
теперь... И удивленно ругался.
- Хуже всего в некрасивых влюбляться, - опытно сказал инструктор. - Они
в душу впиваются, как клещи. Мордашечку, ту можно променять на другую
мордашечку. У меня тоже в прошлом году... Представляешь: в очках, да еще
конопатая...
Чижегов оглушенно улыбался, глядя в потолок.


Назавтра, после обеденного перерыва, Аристархов, зайдя как обычно в
щитовую, увидел вместо отладочной схемы путаницу проводов, батарей,
гальванометры и главное - разобранные, выпотрошенные регуляторы. Чижегов,
блаженно улыбаясь, пытался показать ему, как накапливается заряд на
пластинках. Стрелки гальванометра едва заметно вздрагивали. Они могли
вздрагивать по любым причинам, но Чижегов убеждал, что это и есть то
самое, та электростатика, от которой проистекают все неполадки. Никаких
доказательств у него не было, чутье и путаные соображения, которые
Аристархов разбил с легкостью. Однако Чижегов не сдавался. Возражения не
интересовали его. А может, он вообще ничего не слышал. Глаза его смотрели
ласково и неподвижно, как нарисованные. Когда Аристархов исчерпал свои
доводы, Чижегов неожиданно сообщил каким-то механическим голосом, что