"Даниил Гранин. Дождь в чужом городе (Авт.сб. "Наш комбат")" - читать интересную книгу автора

- Еще года два-три - и кому я буду нужна? - сказала Кира, как бы
помогая ему. - Отпусти меня, Степа. Мне твое слово нужно.
То, что она произносила, совпадало с тем, что он думал, но когда он
услышал это от нее, его охватила тоска и чувство утраты, которое было
невыносимо.
- Ты что же хочешь, чтоб я сам... Нет, я тебе не помощник... Да ты
пойми, - с жаром перебил он себя, мучаясь от жалости к ней и жалости к
себе. - Что я могу посоветовать? Что бы я ни сказал, все плохо.
Неподалеку, впереди детский голос зааукал, ему отозвались взрослые.
Грибники или ягодники. Не сговариваясь, Чижегов, за ним Кира зашли в глубь
высокого малинника и сразу же сообразили, что зря, сюда-то и идут
ягодники, но выходить уже было поздно. Они стояли, прижимаясь друг к
другу.
- Вот видишь, - тихо сказала Кира. - Надоело мне это. Не хочу.
Чижегов молча виновато погладил ее руку. Пробежала белка. Где-то
треснула ветка. Голоса приблизились, а потом свернули, отдалились.
- Кто он? - спросил Чижегов.
- Не все ли равно... Тебе-то что... Да и мне...
- Что ж, и тебе все равно?
- И мне... Человек он добрый. Будем жить как люди. Пойти ведь в кино не
с кем. Да нет, ты этого не знаешь.
Чижегов почему-то представил себе того усатого, что сидел с Кирой в
ресторане.
- Господи, свободная, здоровая, чего тебе еще надо. Предложению
обрадовалась. Выходит, ты себя все время неравноправной считала. Из-за
того, что не замужем? "Пойти в кино..." - передразнил он. - Да разве ради
кино замуж: выходят? Хомут такой наденешь и в кино не захочешь. Зачем тебе
это? Живешь в свое удовольствие, что может быть лучше?
- А я хочу этот хомут, хочу! - выкрикнула Кира. - Мне заботиться не о
ком. Галка, ну что она, она уже взрослая. Надоело мне в свое удовольствие.
Если я нужна кому... - она вдруг успокоилась, ласково, как бы уговаривая,
взяла Чижегова под руку, прижалась. - Миленький ты мой, тебе этого не
понять... не на кого мне себя расходовать. Пропадаю я впустую. Помнишь, ты
голодный пришел в прошлый раз, для меня такое удовольствие было накормить
тебя, запеканка тебе моя понравилась.
Чижегов кивал, хотя не помнил никакой запеканки и лишь ночью, засыпая,
вспомнил не запеканку, а как он проснулся у Киры на кровати и увидел, как
она ходит босиком по комнате, моет посуду, прибирает, и лицо у нее
счастливое и чем-то гордое.
Он тогда не понял, отчего так, но сквозь полузакрытые веки любовался ее
лицом и босыми ногами, которые оставляли на линолеуме маленькие матовые
быстро тающие следы. И сейчас в лице ее слабо промелькнуло то самое
счастливое выражение. Чижегов почувствовал, что относилось оно уже не к
нему. Мысль о том, что Кира может так же целовать другого, произносить те
же слова, называть "тяпкой" и тот, другой, будет видеть, как она шлепает
маленькими босыми ногами, - мысль эта иглой прошила его.
Смеркалось. Они вышли к железной дороге. Тропка вдоль насыпи была
узкой. Чижегов шел позади, перед ним покачивались ее плечи, под кофточкой
переливалась спина.
- Чем мне возражать, нечем мне возражать, - сказал Чижегов ей в спину.