"Даниил Гранин. Клавдия Вилор (Авт.сб. "Наш комбат")" - читать интересную книгу автора

разногласия относительно характера и размаха нашего вторжения в Северную
Африку и оккупации этого района. Американским начальником штабов не
нравилась сама идея участия в широкой операции за Гибралтарским проливом.
Они, видимо, считали, что в какой-то момент их армии будут отрезаны в
районе этого внутреннего моря. Генерал Эйзенхауэр, с другой стороны,
полностью разделял английскую точку зрения, что энергичные действия в
районе Средиземного моря, и прежде всего в Алжире, крайне необходимы для
успеха дела. Его точка зрения в той мере, в какой он настаивал на ней,
видимо, не оказала влияния на его военное начальство".
(Уинстон Черчилль. "Вторая мировая война", т.4, стр.517.)

- Ты почему врешь, что ты медсестра? - кричал штабист. - Ты комиссар,
ты проститутка. Ты многих немцев уничтожила. Сами твои курсанты
признались.
Немец был высокий, чистый, Клава смотрела на него и представляла, как
он мылся сегодня утром, с мылом... Много чистой холодной воды и мыла.
- Да, я стреляла, - сказала она, медленно шевеля пересохшими губами. -
На то война. Вы тоже стреляете и много наших уничтожили.
Офицер спросил ее: кто этот капитан, который вел ее? Клава сказала, что
он ее муж. Это вызвало веселье: "Семья!" Такого еще не было, не
попадалось: жена - комиссар, муж - командир. "Значит, что же? Муж и жена
командовали вместе?!" Привели Носенко. Он подтвердил, что Клава - его
жена. Тут началось зубоскальство и всякие сальные шуточки. Носенко слушал
внимательно. Он не возражал, не возмущался. А потом вытащил, аккуратно
расправил немецкую листовку и прочел выспренние заявления о гуманности
немецкого командования к русским военнопленным.
- Почему же вы так обращаетесь с нами? - сказал он. - Вы ведь нарушаете
свои заверения.
На это ему было сказано, что листовка рассчитана на тех, кто
добровольно переходит к немцам.
- Извините, - вежливо сказал Носенко. - Здесь сказано точно - не
"перебежчики", а "военнопленные", то есть попавшие в плен. Согласно
условиям, вами же сформулированным, вы не имеете права допрашивать
военнопленных русских офицеров и тем более избивать женщину, независимо от
того - медсестра она или из политсостава. И в том, и в другом случае она
относится к военнопленным. Я требую к себе и к моей жене гуманного
отношения.
Его четкая педантичная речь почему-то произвела впечатление. Наивность
его была непритворна. Он требовал с убежденностью человека, который
доверяет печатному слову.
Им выделили угол в бараке и оставили там до утра. Носенко уложил Клаву.
Они впервые могли спокойно, не торопясь, обговорить свое положение.
Впрочем, что они могли придумать или изобрести? О побеге нечего было и
мечтать - уж слишком они были истощены и обессилены. Немцы угрожали
отправить их в Германию, демонстрировать там уникальную пару: муж -
командир, жена - комиссар! Скорее всего, так или иначе выяснится, что
никакие они не муж и жена, и получится только хуже.
Носенко пришел к выводу, что Клаве нет смысла снова выдавать себя за
медсестру. После этого ее только больше избивают. Наоборот, следует вести
себя дерзко, ошеломлять их. Может быть, так и надо было. Но у Клавы на это