"Даниил Гранин. Клавдия Вилор (Авт.сб. "Наш комбат")" - читать интересную книгу автора

высоты на восточном берегу Дона, западнее Сталинграда, и на большую
глубину оборудовали там позиции... Возможно, в результате сокрушительных
ударов последних недель у русских уже не хватит сил для оказания
решительного сопротивления..."
В соответствии с этими планами 14-й танковый корпус немцев 23 августа,
после ожесточенного боя, сумел прорваться к Волге и отрезать нашу 62-ю
армию, а наутро следующего дня немецкие танки начали наступление на
Тракторный завод. Они должны были взять его с ходу, но не смогли.
В тот день, когда Клаву отвели на вокзал и посадили на открытую
платформу с другими военнопленными, - в этот самый день 14-й танковый
корпус немцев был отрезан от своих тылов. Войска Сталинградского фронта
атаковали его с фланга. Наступали критические дни Сталинграда. Ставка
вызвала Жукова с Западного фронта и послала его в Сталинград. Дивизии,
танки, машины, все, что было возможно, посылали под Сталинград.


Кажется, это было в Цимлянском лагере. Она плюхнулась на землю у самых
ворот. Дальше не могла идти. Она лежала лицом вниз. Перед ней остановились
немецкие офицерские сапоги. Плохо выговаривая по-русски, спросили:
- Кто такая?
- Медсестра.
Немец удивился. Может быть, в руках у него были какие-то списки? Клава
не знала. Она не могла даже поднять головы, повернуться. Она не хотела
повернуться и посмотреть. "Медсестра? Откуда медсестра?" - озадаченно
бормотал он. Отошел. А через несколько минут по лагерю загремел голос:
"Комиссар Вилор! Комиссар Вилор! На допрос в штаб!"
Клава лежала. К ней подошли и, пиная ногами, подняли. Привели в штаб.
Увидев стул, она, не ожидая разрешения, повалилась на него.
- Встать! - закричал офицер и стал бить ее палкой. На конце палки был
гвоздь. Она этого не видела, а чувствовала этот гвоздь. Ей надо было
подняться. Она не сумела. Она кричала, что-то выкрикивала и никак не могла
заплакать. Слезы исчезли. Слезы, которые всегда помогали ей, как помогают
каждой женщине, - не появлялись. Она не могла плакать. Было слишком
больно, слишком тяжело, все было за пределами слез.
Это происходило 29 августа 1942 года.

"В это время я поддерживал весьма тесный и приятный контакт с этими
американскими офицерами (Эйзенхауэр и Кларк). С момента их прибытия в июне
я - обычно по вторникам - устраивал завтраки на Даунинг-стрит в 10 утра.
Эти встречи, казалось, были удачны. Я почти всегда был один с ними, и мы
подробно обсудили все дела, как будто бы мы были представителями одной
страны. Я придавал большое значение таким личным контактам. Моим
американским гостям, и особенно генералу Эйзенхауэру, очень нравилась
тушеная баранина с луком и картофелем. Моей жене всегда удавалось
обеспечить, чтобы это блюдо было приготовлено.
Мы также провели ряд неофициальных совещаний в нашей нижней столовой.
Начинались они в 10 утра и продолжались до поздней ночи, и каждый раз мы
говорили только о деле. Но в этот момент из Вашингтона пришло неожиданное
известие, которое произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Между
английскими и американскими начальниками штабов возникли значительные