"Даниил Гранин. Клавдия Вилор (Авт.сб. "Наш комбат")" - читать интересную книгу автора

речь, в зрение, во все человеческие чувства, - помимо этих законов
существует еще не понятый ни медициной, ни физикой, ни даже самим
человеком закон силы духа человеческого. Откуда черпаются эти силы - из
веры, из идеи, из любви к Родине, как это все происходит, - не знает в
точности ни психология, ни этика, ни искусство. История сохраняет примеры
таких подвигов духа, легендарные, как Жанна д'Арк, и нынешние, как Зоя
Космодемьянская.
Когда конвоир передавал Клаву поездной охране, не было произнесено ни
слова "политрук", ни слова "комиссар". Клава приметила это, решила
воспользоваться и сказала на платформе громко, чтобы слышно было: "Я -
медсестра". Выглядело правдоподобно. И относились к ней по дороге
несравнимо с тем, как если бы знали, что она политрук. Ее не истязали, на
остановке даже накормили бурдой. То же продолжалось и в концлагере, куда
ее привезли. Может быть, документы запаздывали, во всяком случае немецкий
порядок давал сбой. Версия о медсестре пока действовала.
Так она получила передышку. Главной же радостью было то, что в
Ремонтовском лагере она встретила своих комвзводов Баранова, Борисова и
командира батальона Носенко. Они уговаривались бежать. Лагерь был
пересыльный, и они боялись, что их повезут еще дальше в немецкий тыл, а
оттуда бежать к фронту будет труднее. Надо было постараться бежать сейчас,
пока слышна канонада. Они хотели взять Клаву. С часу на час должно было
выясниться, что она вовсе не медсестра - у немцев были заведены документы
на нее, - и как только это выяснится, ясно, что ее забьют, она не вынесет.
Во всяком случае, сил для побега у нее не хватит.
Многие тогда задумывали побег. Однако охрану в лагере усилили. Побег
сорвался. Тогда Носенко решил выдавать Клаву за свою жену. Хоть как-то это
могло - надеялись - защитить ее от избиений. Носенко был капитан и знаков
отличия не снимал: наоборот, подчеркивал свое офицерское звание и требовал
к себе соответственного отношения. Поначалу это действовало: его не били,
на время оставили в покое.
Пошла третья неделя плена. Их почти не кормили. Носенко одной рукой
опирался на палку, другой поддерживал Клаву. При малейшей возможности он
старался выстирать свой подворотничок, почистить сапоги. Он выделялся
своим аккуратным видом.
Куда-то опять везли на машинах. Гнали пешком сквозь жару. Менялись
лагеря. И всюду кричали, раздавались слова команды, лай собак, удары...
Снова машины, снова дороги. Опять какие-то сараи, пыль, жара. Сознание
путалось... Клава помнила тоску страдающего тела, руку Носенко и
нарастающее свое желание скорее оборвать все это, умереть. Она понимала,
что вряд ли ей удастся отсюда выбраться, она только тяготит своих друзей -
и Носенко, и Баранов, они из-за нее гибнут.
И вот - снова Котельниково, снова допрашивали. А потом уже не задавали
вопросов, только били. Все немцы для нее разделились: на тех, кто бьет и
кто не бьет; и те, которые били, тоже делились по тому, как больно били.
Среди этого кошмара запомнился улыбчивый, кудрявый штабной офицер, который
бил каждый раз в живот, только в живот. Он отбил почки, вскоре после этого
она стала страдать недержанием мочи.
Приказ 6-й гитлеровской армии о наступлении на Сталинград начинался
так:
"1. Русские войска будут упорно оборонять район Сталинграда. Они заняли