"Даниил Гранин. Прекрасная Ута (Авт.сб. "Наш комбат")" - читать интересную книгу автора

закрепленные, высушенные снимки, где уже ничего нельзя подретушировать.
Былые заслуги, стройки, обиды, увлечения, война, привычка стоять у станка
или сидеть за столом - все было видно. Их биографии проступали неудержимо,
как вечерние краски заката. Особенно меня занимали бывшие - бывшие шефы,
зубры, эти брыластые львы, которых когда-то шепотком Звали "наш", "сам",
"хозяин". Что-то в них всегда оставалось - важность, осторожность,
задерганность бессонных ночей, непроницаемость, покровительственная
грубоватость. Они умели значительно молчать. Морщины их привычно
складывались в жесткую недоверчивость. Другие же сделались говорливы,
беспечны, лица их разгладились в неожиданной приветливости.
...Кузнец подковывал тяжелого немецкого першерона. Лошадь понятливо
косилась на своего возчика, который сидел на скамеечке, попыхивая короткой
трубкой. Мальчик вышел из булочной с корзинкой, полной рогаликов, и
зачарованно остановился перед наковальней. От рогаликов курился ароматный
пар. Лошадь деликатно повела ноздрями. Кузнец что-то сказал, и мальчик и
возчик засмеялись. Это была милая сценка, умилительная, и добрая, и
приятно старинная, и было нехорошо с моей стороны, когда я вдруг подумал -
а чем занимались этот кузнец и этот возчик во время войны? Я ничего не мог
поделать с собой - всякий раз, встречаясь с немцем старшего возраста, я
мысленно спрашивал: а что он делал тогда, в те годы?
Кем он был тогда, этот лойтенбергский возчик, которому сейчас за
пятьдесят? И этот хромой кузнец? Кто подстрелил ему ногу? И чей сын этот
мальчик?
Яд этих вопросов отравлял меня. Какое мне дело до биографии отца этого
мальчика. При чем тут мальчик. Он сам по себе. Мало ли что делал мой
прадед. Понятия не имею, кем был мой прадед - может, бандит, палач. Где
кончается прошлое - вчера? отец? дед?
После того митинга в Бухенвальде мы гуляли с Вернером фон Т. по
Веймару. Вернер приехал из Западной Германии. Он читал нам свои стихи. Он
скорее походил на боксера, чем на поэта, но стихи были интересные,
веселые, он вскрикивал, присвистывал по-птичьи, круглая курносая
физиономия его раскраснелась. Ни с того ни с сего я вдруг спросил, кто был
его отец. Еще не утихший смех плескался в глазах Вернера, когда он
отчетливо перечислял - нацист, лейтенант ваффен-СС, погиб под
Сталинградом.
Симпатичность его сразу исчезла, то есть для меня она исчезла, я увидел
его арийскую белокурость, крепкий подбородок и этот неуместный смешок. Он
почувствовал, как во мне все ощетинилось. Пересилив себя, я сказал, снимая
возникшую неловкость, что, конечно, сын не отвечает за отца. Известная
формула, которую мы когда-то учили, но не применяли.
Он медленно повел головой.
- Нет, отвечает.
Он рассказал мне про группу "Искупление". Дети бывших нацистов,
эсэсовцев создали в Западном Берлине такую группу, члены ее уезжали в
Норвегию, Югославию, в страны, разрушенные, разоренные фашистами, и
бесплатно год-полтора работали на стройках. Их было всего несколько сот -
юношей и девушек, но они были, и они-то считали себя настоящими детьми.
Я заставил себя подумать о том, что фашизм и немцы - вещи разные.
Фашизм нельзя считать чисто немецким явлением. Фашизм - явление не
национальное, а социальное. Мысль давно известная, об этом писали у нас