"Даниил Гранин. Прекрасная Ута (Авт.сб. "Наш комбат")" - читать интересную книгу автора

ответил бы он, - мне понравился Ленинград", и я бы спросил его про Эрмитаж
и про набережные, и он восторгался бы и хвалил, и потом предложил выпить
за Ленинград и исчез бы за своей улыбкой.
Но я удержался. Мистер Д. ждал. Что-то подсказало мне не торопиться. Мы
молча допили виски. Мистер Д. пригласил осмотреть отель.
В холле, у фонтана, прохлаждались жилистые англичанки. Было много
разных кафе, ресторанчиков, играла музыка, бродили пьяные американцы. Мы
поднялись в лифте, обитом тисненой красной кожей, на самый верх, в
ресторан "Луна". Там горели ароматные свечи, посетители сидели на
подушках, молоденькие официанты кланялись мистеру Д. Мы вышли на балкон, в
душную ночь. Внизу горел, переливался цветными огнями город. По-прежнему
шел какой-то незначащий разговор, но мистер Д. стал рассеян, что-то
беспокоило его. А я как ни в чем не бывало любовался ночной панорамой.
Темнота скрыла лачуги, навесы базаров, крытые ржавой жестью уличные
мастерские, нищету, лохмотья, грязь, груды отбросов, оставив лишь огни
фонарей, свет окон, извивы реклам, подсветку дворцов, в этой лживой тьме
все огни выглядели прекрасными; и, тусклое пламя уличных жаровен, и
ночники бездомных поселенцев, и фары моторикш, и неоны казино. Этим
городом можно было восхищаться только ночью, мистер Д. удачно выбрал
момент.
Он ответил мне вежливо-безразличным смешком, я ни о чем не спрашивал,
но он ждал, я ощутил напряжение вдруг возникшего поединка. Теперь я
существовал для него. В чем тут дело, я еще не понимал. Темнота скрывала
его лицо.
- Эти официанты, они студенты нашего университета. Прирабатывают, -
сказал он.
- Да? - вежливо удивился я.
Мы помолчали.
- Ваш город для меня тоже загадка, - неожиданно сказал он. - Хотя я
немало изъездил.
В Ленинграде на него наибольшее впечатление произвело Пискаревское
кладбище, где лежат жертвы блокады. Сотни тысяч ленинградцев, погибших от
голода и обстрелов, дневник школьницы, выставленный там, фотографии
заснеженного города, девятьсот дней блокады, - как мог город перенести
подобное, какие силы помогли ему выстоять? Разумеется, мистер Д. и до
поездки читал и знал о героизме ленинградцев, но, когда он увидел своими
глазами, он перестал понимать. Вернувшись домой, он ничего не сумел
объяснить друзьям.
- У вас ведь не было религии, которая делала людей фанатиками? -
спрашивал он. - Фанатики, они способны на любые страдания, мы на Востоке
это хорошо знаем. Горожан не собирали на молитвы, не укрепляли их дух
никакими религиозными обрядами. Как же они могли продержаться?
Ночь помогала ему, да и мне: если б он заметил мою усмешку, мы снова бы
стали чужеземцами, живущими в разных, бесконечно далеких мирах. Да и
вправе ли я был усмехаться? Сейчас меня занимало не столько его незнание,
сколько то, что имелось, оказывается, в этой жизни событие, соединяющее
нас. Наверное, было не только Пискаревское кладбище, но именно оно помогло
нам.
- Сотни тысяч, ведь это целый народ, - сказал мистер Д. - Древние Афины
имели население всего двести пятьдесят тысяч. Для меня ленинградцы - это