"Даниил Гранин. Картина" - читать интересную книгу авторамалиновом бархатном пиджаке, сидел, попыхивая трубкой, Бадин, смуглый,
похожий на индейца, тот, который открыл Лосеву дверь. Стеснительный и в то же время желчный, с речью запутанной. На стенах висели рисунки, сделанные тонкой черной линией, как потом узнал Лосев - пером: голая женщина с роскошной грудью, большими ногами, большим задом изгибалась, лежала в разных позах, стояла на коленях, играла с собакой. Лицо обозначено было намеком, так что не поймешь, чем именно напоминала она Ольгу Серафимовну, но тем не менее это была она, и, сообразив это, Лосев смутился. - Узнаете? - сразу спросил Бадин. - Чего ж не узнать, - сказал Лосев, - вылитая Ольга Серафимовна. Она милостиво улыбнулась и чуть расправила плечи, как бы разрешая себя сравнивать. Лосев подумал, как хороша была она всей своей крепкой бабьей фигурой и ничего стыдного в том, что голизна эта тут висит, нет. От того, что рисунков было много, от этого не было нехороших мыслей, а видно было, что художник любовался ее телом и жадно рисовал ее по-всякому. Про Лыков она впервые слышала, с Астаховым она сошлась в войну, у него были до нее другие жены и у нее мужья. Под иконой, чуть сбоку, висела ее фотография с Астаховым, старым тяжелым толстяком с базедово выпученными глазами. - Это он мне таким достался, - сказала Ольга Серафимовна, - раньше-то он был гусар. - Она кивнула Бадину, и тот достал потрепанный каталог выставки двадцать шестого года. На первой странице была фотография Астахова в белой блузе, стройного, с усиками, с длинными, по-нынешнему, волосами. Глаза его блестели, казалось, что он сейчас подмигнет. все начала и концы... Восторги родили страх... с тех пор не разрешали. На картинах были толпы людей, лошади, стиснутые коридорами улиц, какие-то смутно-знакомые лица, очертания ленинградских набережных и на них конница с пиками и трубачи... Картины "У реки" там не было. Бадин сказал, что она написана позже, в тридцатых годах, и показал другой каталог ленинградской выставки к юбилею Октябрьской революции. Черно-белая фотография сделала картину неузнаваемой, дом Кислых и места вокруг дома стали, наоборот, куда натуральнее, совсем похожими на существующее положение. - Ах, вот эта, - сказала Ольга Серафимовна. - Так вы полагаете, что это ваше Лыково? - Лыков, - вежливо поправил Лосев. - За эту картину ему тоже попало, - сказал Бадин и посмотрел на Лосева с укором. - Почему же? - Не актуально-индустриальна. Аполитичный пейзаж. Тогда вменялось. Тут еще субъективизм... воспевание прошлого... Заодно с Кориным. Но за эту картину особо. Формализм. Лосев сочувственно ахал, качал головой. - "Бубновый валет" не могли простить! - уличающе сказал Бадин. - Представляете? - и засмеялся, наставив на Лосева мундштук трубки. - Лыков, Лыков, - повторяла Ольга Серафимовна, вслушиваясь. - Картина тридцать шестого, тридцать восьмого года, но он тогда ездил |
|
|