"Даниил Гранин. Картина" - читать интересную книгу автора

малиновом бархатном пиджаке, сидел, попыхивая трубкой, Бадин, смуглый,
похожий на индейца, тот, который открыл Лосеву дверь. Стеснительный и в то
же время желчный, с речью запутанной.
На стенах висели рисунки, сделанные тонкой черной линией, как потом
узнал Лосев - пером: голая женщина с роскошной грудью, большими ногами,
большим задом изгибалась, лежала в разных позах, стояла на коленях, играла
с собакой. Лицо обозначено было намеком, так что не поймешь, чем именно
напоминала она Ольгу Серафимовну, но тем не менее это была она, и,
сообразив это, Лосев смутился.
- Узнаете? - сразу спросил Бадин.
- Чего ж не узнать, - сказал Лосев, - вылитая Ольга Серафимовна.
Она милостиво улыбнулась и чуть расправила плечи, как бы разрешая себя
сравнивать. Лосев подумал, как хороша была она всей своей крепкой бабьей
фигурой и ничего стыдного в том, что голизна эта тут висит, нет. От того,
что рисунков было много, от этого не было нехороших мыслей, а видно было,
что художник любовался ее телом и жадно рисовал ее по-всякому.
Про Лыков она впервые слышала, с Астаховым она сошлась в войну, у него
были до нее другие жены и у нее мужья. Под иконой, чуть сбоку, висела ее
фотография с Астаховым, старым тяжелым толстяком с базедово выпученными
глазами.
- Это он мне таким достался, - сказала Ольга Серафимовна, - раньше-то
он был гусар. - Она кивнула Бадину, и тот достал потрепанный каталог
выставки двадцать шестого года. На первой странице была фотография
Астахова в белой блузе, стройного, с усиками, с длинными, по-нынешнему,
волосами. Глаза его блестели, казалось, что он сейчас подмигнет.
- Первая и последняя его персональная выставка, - сказал Бадин. - Где
все начала и концы... Восторги родили страх... с тех пор не разрешали.
На картинах были толпы людей, лошади, стиснутые коридорами улиц,
какие-то смутно-знакомые лица, очертания ленинградских набережных и на них
конница с пиками и трубачи...
Картины "У реки" там не было. Бадин сказал, что она написана позже, в
тридцатых годах, и показал другой каталог ленинградской выставки к юбилею
Октябрьской революции.
Черно-белая фотография сделала картину неузнаваемой, дом Кислых и места
вокруг дома стали, наоборот, куда натуральнее, совсем похожими на
существующее положение.
- Ах, вот эта, - сказала Ольга Серафимовна. - Так вы полагаете, что это
ваше Лыково?
- Лыков, - вежливо поправил Лосев.
- За эту картину ему тоже попало, - сказал Бадин и посмотрел на Лосева
с укором.
- Почему же?
- Не актуально-индустриальна. Аполитичный пейзаж. Тогда вменялось. Тут
еще субъективизм... воспевание прошлого... Заодно с Кориным. Но за эту
картину особо. Формализм.
Лосев сочувственно ахал, качал головой.
- "Бубновый валет" не могли простить! - уличающе сказал Бадин. -
Представляете? - и засмеялся, наставив на Лосева мундштук трубки.
- Лыков, Лыков, - повторяла Ольга Серафимовна, вслушиваясь.
- Картина тридцать шестого, тридцать восьмого года, но он тогда ездил