"Даниил Гранин. Картина" - читать интересную книгу автора

ними незачем стесняться, можно пользоваться любыми случаями, чтобы убрать
клеветника или кляузника. Да, приходится ради этого миловаться не с тем, с
кем хочешь, идти на компромисс. В реальной жизни не сохранишь
стерильность. Если хочешь сделать серьезное, нужное дело, то изволь быть и
гибким, и жестоким. Чтобы получить фонды вовремя, надо создать хорошие
отношения, а чтобы их создать, надо завоевать расположение, иметь связи,
кому-то помогать, от кого-то требовать...
Примеры, которые он приводил, вызывали у Лосева тоску и протест.
- Не могу я так. Не умею, не хочу! Какое же это добро, если кулаками? -
Лосев повертел свои большие кулаки. - Я ведь изувечить могу... Что же
получится?
- А то, что строить будут больше больниц и домов. Качественно и в срок.
А вы как думали? Об этом не любят у нас говорить, но без этого не
обойтись. Не считаться с этим - ханжество. Пока что реальность такова...
Никуда не денетесь. Придется и вам всем этим заняться. Иначе вы будете
беззащитны.
Фигуровский говорил твердо, но взгляд его был печален.
- Завидую я вам... - вдруг сказал он. - Все-таки это счастье - не
понимать подлости. Когда-то я тоже не понимал... Понимать - значит
снижаться. Угадывать ходы всяких пакостников - занятие унизительное.
Втягиваешься... И сам становишься иногда вровень. Но что делать, если я
вижу их маневры...
Теперь не установить, какую роль сыграли советы Фигуровского в
последующей работе Лосева на Севере. Помогли они, или же сама жизнь
заставила его действовать иначе. Но от встреч с Фигуровским запомнились не
советы, а этот вечер на кухне, старый щербатый рот, мягкие руки в
коричневых пятнах, то отцовское, чего, видимо, не хватало Лосеву.
Неумолимое течение, что - хочешь не хочешь - отдаляет сына от отца,
когда-то все же прибивает к отцовскому берегу, но там уже никого нет.
На какой-то миг приоткрылось Лосеву то, что молодым несвойственно -
ощущение вины за то, что он будет жить еще долго после Фигуровского, за
молодость, которая вытеснила старого строителя из жизни. Опала
Фигуровского, беда, что надвигалась на него тогда, нисколько не занимала
Лосева, так поглощен он был своими напастями. Казалось естественным, что
старик занимается им, что его, Лосева, неприятности сейчас самые насущные.
Уже потом, на Севере, Лосев не раз думал, как Фигуровскому, наверное,
было тяжело от того, что не мог помочь, остановить, пересмотреть, прислать
новую комиссию... К тому времени вопрос о Фигуровском был решен, он был
бессилен, его самого посылали на строительство северных портов -
должность, в которой он когда-то уже пребывал.
Странно, что тогда, на кухне, не испытывая стыда за свой эгоизм, Лосев
вдруг был затоплен чувством благодарной нежности, ему захотелось
поцеловать старика, так же, как когда-то он целовал отца, зарыться в угол
плеча и шеи и коснуться губами колючей кожи. Конечно, он этого себе не
позволил. Но соленая жгучесть того желания запомнилась. И надолго.
Запоминается не происходящее, которое непрерывно соскальзывает в черноту,
ничего не оставляя. Важно, что при этом подумается, оно и останется, и
запомнится благодаря вспыхнувшему в тот момент восторгу, сравнению, мысли,
что соединится со слезой, со страхом... Всего лишь случайные наплывы
чувств окажутся прочнее происходящего.