"Даниил Гранин. Картина" - читать интересную книгу автора

рыбу, утят, гусей, лягушек - бесчисленную живность. От Плясвы всегда
только брали - ее мягкую воду, ее траву, высокую, жесткую, брали раков,
окуней, налимов, линей, к устью брали и сомов, а всякую мелочь без счета.
Ставили сети, мережи, брали на метлы камыш, брали у нее песок, глину,
обирали с берегов гальку для строек. Мыли в ней лошадей, машины, поили
коров, стирали белье, мочили лен, шерсть. Лили в нее любую грязь, сливали
бензин, солярку, масла, банную воду, негодные кислоты, обрат, кидали
бутылки, что ни попади...
На ней рос город, ею кормился, поился, ею богател. Но и в голову не
приходило отблагодарить ее. Никто ее не чистил, рыбы не разводили. Речники
заботились о своих пароходах, ставили бакены, а о ней самой не думали,
хозяина у нее не было.
Перед ним возник прозрачный, блекло раскрашенный проект Ивана Жмурина и
нынешний. Они соединились толчком, внезапно, так, что Лосев вздрогнул,
засмеялся, ясно увидев, как филиал можно сместить вниз, к Патриаршей роще,
- и тогда центр города повернется лицом к реке, без разрывов. Смотрелся бы
спуск к заводи с домом Кислых на фоне новых домов. Панорама города впервые
улеглась, как бы вошла в пазы, все сцепилось убедительно и естественно,
хоть сразу отдавай архитекторам...
Река взглянула на него ярко-коричневыми глазами Тучковой. Взглянула
доверчиво, распахнуто, так, что отразились каленое от восхода небо,
полегшая ива, мальчики...
Может, и в самом деле была душа у этой реки? И у заводи, у камня?
Чем больше он смотрел, тем больше видел; новые подробности проступали
ему навстречу. Он погружался в этот неспешный мир скрытой красоты, какая
складывалась из всех малостей, когда можно любоваться и камнем, и простым
листком, и отмелью. Все это давно стало частью его самого, может потому он
и не замечал этой красоты, как не замечал чуда своего сердца, чуда
ушедшего детства, чуда каждодневной жизни.
Протарахтел мотоцикл. Вдали зарокотала моторка, рыбаки потянулись с
озера.
Пора было подниматься, идти, возвращаться во взрослое свое состояние, к
Сергею Степановичу Лосеву, облачиться в его костюм, заниматься его
нерешенными делами, звонками, бумагами, произносить его словечки... С
каким трудом заставлял он этого плечистого дядечку каждое утро делать
несколько приседаний, потом надо было его брить, смачивать волосы какой-то
польской жидкостью, а лицо немецким лосьоном, надевать белую сорочку,
франтоватый московский галстук в косую полоску, туфли на толстой подошве,
похлопать его по карманам - ручка здесь, записная книжка, удостоверение,
брать папку с бумагами. Озабоченного этого дядечку, который уже принимает
седуксен, пломбирует зубы, ежедневно просматривает четыре газеты,
бюллетень, сводки; звонит, отвечает на звонки, надписывает резолюции,
принимает посетителей, проводит совещания, встречает делегацию, плюс
депутаты, вызовы, аварии, составление бумаг... Всегда ему некогда,
стесняется съесть на улице мороженое, в кино его не вытащишь. Скучно с
ним. Не бывает, чтобы он просто шатался по городу, трепался с приятелями.
На охоту он ехал ради столичных гостей, всюду он выискивал нужных для
города людей... О чем с ним говорить? Чем с ним можно заняться? Бегать
разучился, по деревьям не лазает, мяч не гоняет, ничего не мастерит.
Неужели это он, Серега Лосев?