"Даниил Гранин. Картина" - читать интересную книгу автора

Когда-то, во времена розовых тетрадок в косую линейку, был отец тихий,
в соломенной шляпе, это он купил матери в подарок дамский велосипед с
радужной сеткой.
Отец сидел на корме баркаса и рулил. Был он подпоясан тонким кавказским
ремешком с металлическими висюльками. На груди у него был какой-то
почетный значок. Куда ж они плыли? Наверное, в Гороховское, на праздники,
к родным. Отец пел "По морям, по волнам", и мать ему подпевала.
Еще помнилось, как отец работал в Доме культуры и как разрешил Сергею
провести ребят в кино. После сеанса он посадил их в комнате администратора
и долго рассказывал о происхождении Солнца согласно теории Отто Шмидта.
Показал портрет Шмидта с черной бородой, такой большой, что, казалось,
Шмидт присутствовал при появлении Солнца и видел, как это все было.
Странно - Шмидт помнился, а лицо отца молодого никак не вспомнить.
Вместо молодого появлялся тот, пьяненький, беззубый. Ни одной фотографии
отца не осталось, мать изорвала, выбросила в тот день, когда отец ушел:
"Песня вся, больше петь нельзя!"
Сергей всегда был на стороне матери. Он считал ее самой красивой, самой
смелой, честной и не понимал, как можно было уйти от нее. Мать и плавать
умела, и в волейбол играла, ловко ездила на велосипеде, ездила на работу в
Заготсырье, возила их обоих в школу на багажнике, на зависть всем.
Возненавидел он отца, не рассуждая, безо всякого снисхождения к
фронтовым его заслугам. Впрочем, с войны отец вернулся всего с одной
медалькой и золотой нашивкой ранения.
А эта тетрадь была довоенная. Отец писал, сидя на кухне. Матовый
абажурчик, стол дощатый с черными подпалинами, плита, белым изразцом
обложенная... Все видел, отца увидеть не мог.
"...Совесть дает себя знать при нарушении, а вот душа, она и при чистой
совести может тосковать и куда-то стремиться. Душа - это совсем иное".
Почерк вспомнился. Рука отца вспомнилась - в рыжих волосах, с
расплющенными короткими ногтями. Сильная, цепкая, он ведь по специальности
судовым механиком был.
В соседней комнате спала старшая сестра Глаша. Наверняка она знала,
почему отец ушел и как все было. Странно, что никогда он не спрашивал
сестру, избегая заговаривать об отце. Если честно признаться, он стеснялся
отца. Стыдился его. Не столько даже запоев отцовских, сколько зауми его,
какой-то неловко блаженной, с дребезжанием слабого голоса. Не было в нем
ничего волевого, сильного духом, геройского, к чему тянулся тогда Сергей,
да и все его сверстники. А под конец жизни отец и вовсе напоминал старуху
- из тех, что сидят у церкви. Может, что-то и было, может, они, дети, были
несправедливы к нему? Лосев подумал, что сестре уже больше лет, чем было
матери, и она целиком будет на маминой стороне, опять всколыхнется
больное, мстительное, потому что и в судьбе сестры тоже случилось похожее.
У них, у всех Лосевых, после сорока лет какой-то поворот в личной жизни
происходит.
"...Раз есть жизнь, есть и душа. И дерево, и муха, и камень, и реки
живут своей жизнью. Человек не исключение. Душа есть не у предметов, а у
природных образований. Поэтому ни одно из них до сих пор до конца не
разгадано. И в смысле устройства, и в смысле происхождения. Ни облако, ни
трава, ни божья коровка. Душа ведь отличается от сознания. Почему же всем,
кроме человека, отказывать в душе?"