"Даниил Гранин. Картина" - читать интересную книгу автораочнулся. - Ну не буду, не буду. Это Сергей меня растравил. Ну брось.
Он шагнул к ней, она отступила, он к ней, она от него. И еще отошла. И еще. Слезы катились по ее щекам, туманя стекла очков. - Я, Юрий Емельянович, больше не буду у вас, - проговорила она. - Вы простите, но я не могу. Заскрипел песок. Потом звякнуло кольцо, хлопнула калитка. - Татьяна! - закричал Поливанов. - Вернись!.. Костька, сейчас же верни ее. Бегом! Костя поднялся, покачался на затекших ногах. - Как сказал один поэт: очарованья ранние прекрасны, очарованья ранами опасны. Я тоже пойду, Юрий Емельянович. Окончательного решения я пока не принимаю. Поливанов схватил его за плечо, оттолкнул с отвращением. - Придурок! Рыжий кот спрыгнул с беседки. Янтарные глаза его сонно мерцали. Он выгнулся, зевнул и пошел вслед за Костей. На крыльце никого не было, может, и давно - Лосев не заметил. Стояла безветренная жара. Воскресная полуденная тишина окружала сад. Поливанов взялся за спинку кресла. - Ушли. Почему? - Он дико смотрел на Лосева. - Ты понимаешь? - Я понимаю, - сказал Лосев. - Все из-за тебя, - сказал Поливанов. - Принизить меня хотел. Мешаю я, славу твою забираю. Авторитет твой подрываю. Ничего. Вернутся. Столько лет ходили... Разве я их плохому учил? - Они не вернутся, - сказал Лосев. Поливанов наставил на него вытянутый дрожащий палец. разорил. Я тебе открыться хотел, всем вам. А вы... Ох, просчитаешься, Серега. Я ведь еще успею тебе отплатить. Сожгу все. А? И повешусь перед горисполкомом? И напишу, что ты удавил меня! Ты! - И он внезапно захохотал, гремя, колыхаясь всем телом. 9 Тетради в косую линейку отец брал у Сергея. Не у старшей сестры, а именно у Сергея. Это он помнил. А перо имел свое, толстую вечную ручку и специальный пузырек синих чернил, имел свое мраморное пресс-папье, свои химические карандаши, перочинный нож со многими лезвиями. Все пряталось от детей в фибровом чемоданчике, где хранились шпоры, значки, грамоты, справки, бритвенный прибор "жилетт", прищеп для галстука, лупа, запонки, письма. Пока отец был на войне, мать перевязала чемодан веревками, поставила на шкаф и никто не смел до него дотрагиваться. От этой розовой тетрадки хотелось вспомнить того отца, но все равно вспоминался отец последних лет, пьяно-рыдающий, заросший, в длинном резиновом макинтоше... Отец жил тогда отдельно, ходил с палкой и авоськой. Вспоминался отец занудный, который изводил мать попреками за то, что не уехали в Питер, к дядьке, директору трампарка. Или за то, что какие-то редкие книги сменяла в войну на свинину. |
|
|