"Даниил Гранин. Картина" - читать интересную книгу автора

неожиданно больно, он-то знал, что оно сорвалось не случайно, а потому,
что тогда было прилеплено к отцу.
Тучкова посмотрела на него, улыбнулась:
- Не могу представить вас мальчишкой.
Улыбка появилась нечаянно, но все равно он был благодарен за эту
поддержку.
- Ты, Танюша, напрасно меня... Я был выше личных счетов, - говорил
Поливанов. Белые лепестки жасмина кружились в воздухе, слетали на ватник
Поливанова, на соломенную его шляпу. - Астахов это не понимал. Он сводил
на личное. А у меня к нему что? У меня принципы! Я не для себя. Меня идея
толкала. До этого мы с ним вполне дружески. На рыбалку ездили. Он меня
научил шашлыки из осетра делать, - и Поливанов, прикрыв глаза, стал
описывать, как пели песни с Астаховым, бас был у Астахова не сильный, но
почти на две октавы. Сам он косолапый, широкий, лохматый, как леший.
Подробности эти Тучкова подхватывала жадно, боясь пропустить, спугнуть.
Кремневый характер у старика, удивлялся Лосев, столько знал про Астахова и
словом никому до этой минуты, даже Тучковой, своей любимице, не
обмолвился, не похвастался.
- При таких отношениях - тем более нельзя было... на него... - вдруг
пересохшим от молчания голосом произнес Костя.
О нем как-то позабыли. Он сидел на корточках, свесив длинные руки в
медных браслетах, покачивался взад-вперед, лицо у него стало
неприятно-надменное.
- Что нельзя было? - грозно спросил Поливанов.
Костя прищурился, не ответил.
- Ты молчи, - сказал Поливанов. - Ты понять должен стараться. У тебя
своего направления нет, как ты можешь судить, ты спрашивай, вникай.
- Но это же не ответ, Юрий Емельянович, - тихо и серьезно сказала
Тучкова.
- А ты, вникающая, знай, что Астахов, несмотря на свой талант, человек
был отсталый от классовой борьбы. Либерал. Хуже нет либералов. Чистить и
чистить ему мозги следовало. К примеру, высказывался против
индустриализации, против автомобильного транспорта. Я ему прощал как
художнику. Шутка сказать. С ним и в Москве нянчились, опекали его... А
других за это... Эх, никогда вы нашего времени не поймете!
- Не любили вы его, - с какой-то сокровенной настойчивостью проговорила
Тучкова.
- А за что его любить я должен? Чем он помогал нашей жизни? Нашей
реконструкции?
Тучкова присела перед Поливановым, взяла его за руку движением горячим,
сочувственным.
- Ну при чем тут реконструкция? Вы ревновали! Сознайтесь - вы из
ревности? Из ревности можно на что угодно пойти. - Умоляющая горячность ее
была чрезмерной, с каким-то нервным упорством она настаивала, выпрашивала
подтверждения.
Поливанов погладил Танину руку, покачал головой. Белые лепестки
посыпались с его шляпы. Он походил сейчас на кроткого старца,
вразумляющего неразумную паству, да так, чтобы бережно, чтобы не огорчить,
не опечалить.
- Тут, если хочешь, душа моя, наоборот получилось! Я в Москве в