"Даниил Гранин. Картина" - читать интересную книгу авторанеожиданно больно, он-то знал, что оно сорвалось не случайно, а потому,
что тогда было прилеплено к отцу. Тучкова посмотрела на него, улыбнулась: - Не могу представить вас мальчишкой. Улыбка появилась нечаянно, но все равно он был благодарен за эту поддержку. - Ты, Танюша, напрасно меня... Я был выше личных счетов, - говорил Поливанов. Белые лепестки жасмина кружились в воздухе, слетали на ватник Поливанова, на соломенную его шляпу. - Астахов это не понимал. Он сводил на личное. А у меня к нему что? У меня принципы! Я не для себя. Меня идея толкала. До этого мы с ним вполне дружески. На рыбалку ездили. Он меня научил шашлыки из осетра делать, - и Поливанов, прикрыв глаза, стал описывать, как пели песни с Астаховым, бас был у Астахова не сильный, но почти на две октавы. Сам он косолапый, широкий, лохматый, как леший. Подробности эти Тучкова подхватывала жадно, боясь пропустить, спугнуть. Кремневый характер у старика, удивлялся Лосев, столько знал про Астахова и словом никому до этой минуты, даже Тучковой, своей любимице, не обмолвился, не похвастался. - При таких отношениях - тем более нельзя было... на него... - вдруг пересохшим от молчания голосом произнес Костя. О нем как-то позабыли. Он сидел на корточках, свесив длинные руки в медных браслетах, покачивался взад-вперед, лицо у него стало неприятно-надменное. - Что нельзя было? - грозно спросил Поливанов. Костя прищурился, не ответил. своего направления нет, как ты можешь судить, ты спрашивай, вникай. - Но это же не ответ, Юрий Емельянович, - тихо и серьезно сказала Тучкова. - А ты, вникающая, знай, что Астахов, несмотря на свой талант, человек был отсталый от классовой борьбы. Либерал. Хуже нет либералов. Чистить и чистить ему мозги следовало. К примеру, высказывался против индустриализации, против автомобильного транспорта. Я ему прощал как художнику. Шутка сказать. С ним и в Москве нянчились, опекали его... А других за это... Эх, никогда вы нашего времени не поймете! - Не любили вы его, - с какой-то сокровенной настойчивостью проговорила Тучкова. - А за что его любить я должен? Чем он помогал нашей жизни? Нашей реконструкции? Тучкова присела перед Поливановым, взяла его за руку движением горячим, сочувственным. - Ну при чем тут реконструкция? Вы ревновали! Сознайтесь - вы из ревности? Из ревности можно на что угодно пойти. - Умоляющая горячность ее была чрезмерной, с каким-то нервным упорством она настаивала, выпрашивала подтверждения. Поливанов погладил Танину руку, покачал головой. Белые лепестки посыпались с его шляпы. Он походил сейчас на кроткого старца, вразумляющего неразумную паству, да так, чтобы бережно, чтобы не огорчить, не опечалить. - Тут, если хочешь, душа моя, наоборот получилось! Я в Москве в |
|
|