"Даниил Гранин. Картина" - читать интересную книгу авторахудожников вы спрашивали? Жаль, что они не слышат ваших рассуждений.
Ручаюсь - они бы вам сказали кое-что... Стоило ей чуть двинуть плечами, наклонить голову, и сразу спор оборвался. Никаких усилий она не проявляла, только спросила раздумчиво: - У вас что, музей имеется? Галерея? - Какой там... Так, краеведческий мечтаем, на общественных началах. Не положено нам. - Где ж вы ее собираетесь, повесить? - Это не вопрос, - загораясь надеждой и потому с бравой солдатской готовностью отвечал Лосев. - Можно в Доме культуры. А еще лучше в горисполкоме. В зале заседаний, там надежнее, да и свету больше. - Для зала она маловата, да и вряд ли уместна, - деликатно подсказал Бадин. Лосев пересилил себя, согласился, как бы обрадованно: - Это вы верно подметили. Ну что же, можно даже в кабинет ко мне, то есть председательский. - Дожили. Вот, Бадин, мы кабинеты начальников сподобились украшать. Знал бы Астахов. Честь-то какая. - Ольга Серафимовна говорила медленно, без всякой насмешки. - Почему ж вы так... Чего ж тут зазорного. Горисполком - это самый центр. Все приходят. Власть у нас народная. У нас к председателю попасть запросто. Чем-то ему удалось задеть ее, так что она снизошла, опустила на него свой взгляд, и на Лосева словно дохнуло теплом - столько сохранилось еще чувства в этих поблекших глазах. Воспоминания словно разворошили подземный узкие, с длинным, чуть выгнутым разрезом, который мог полоснуть по сердцу. - Народ-то к вам, гражданин начальник, в кабинет идет не картину смотреть. Наверняка жилье просят, на дураков жалуются, в очереди томятся. Я, милый мой, но этим приемным насиделась. Не до картин было. Как топтать его стали, как поносить, чуть ли не диверсантом. Вот и доказывай. Господи, какими словами называли его, а теперь вы торгуетесь... Вот оно что, подумал Лосев, вот оно в чем дело, вот где место больное, ему даже легче стало от того, что лично он, значит, был ни при чем, они соединяли его со всеми теми, другими, видели в нем тех, кто Астахова обижал. Первое, что хотелось, - откреститься: с какой стати ему отвечать за чьи-то древние глупости, за непонятные страхи неизвестных ему деятелей, всяких перестраховщиков, горлодеров. Невежд мало ли было... Был его предшественник Курочников, который из всей музыки признавал баян, на аккордеон уже бранился - "растленное влияние Запада". А все же стыдно было открещиваться и от Курочникова, и даже от тех неведомых начальников, что когда-то терзали Астахова. Не потому, что он их оправдывал, нет, тут было что-то другое. - Что было, то было. Наверное, виноваты перед вами, Ольга Серафимовна, - сказал он, подставляя себя под ее взгляд. - Не нами началось, да на нас оборвалось. Помолчали. - У меня из Ленинграда Дворец культуры торговал большую картину для фойе, - вдруг вспомнила Ольга Серафимовна. - И то не согласилась. С мороженым чтоб гуляли мимо. Зачем? Бог с ними, с деньгами, верно, Бадин? |
|
|