"Даниил Гранин. Автобиография" - читать интересную книгу автора

том, что знал, чем занимался, а о том, чего не знал, не видел.
Тут было и польское восстание 1863 года, и Парижская коммуна.
Вместо технических своих книг я выписывал в Публичной
библиотеке альбомы с видами Парижа. О моем увлечении никто не
знал. Писательства я стыдился. Написанное казалось безобразным,
жалким, но остановиться я не мог.
После окончания института меня направили на Кировский
завод, там я начал конструировать прибор для отыскания мест
повреждения в кабелях. С Кировского завода я ушел в Народное
ополчение, на войну. Не пускали. Надо было добиваться,
хлопотать, чтобы сняли броню. Война прошла для меня, не
отпуская ни на день. В 1942 году на фронте я вступил в партию.
Воевал я на Ленинградском фронте, потом на Прибалтийском,
воевал в пехоте, в танковых войсках и кончил войну командиром
роты тяжелых танков в Восточной Пруссии. Рассказывать о своей
войне я не умею, да и писать о пей долго пе решался. Тяжелая
она была, слишком много смерти было вокруг. Если пометить, как
на мишени, все просвистевшие вокруг пули, осколки, все мины,
бомбы, снаряды, то с какой заколдованной четкостью
вырисовывалась бы в пробитом воздухе моя уцелевшая фигура.
Существование свое долго еще после войны считал я чудом и
доставшуюся послевоенную жизнь бесценным подарком. На войне я
научился ненавидеть, убивать, мстить, быть жестоким и еще
многому другому, чего не нужно человеку. Но война учила и
братству, и любви. Тот парень, каким я пошел на войну, после
этих четырех лет казался мне мальчиком, с которым у меня
осталось мало общего. Впрочем, и тот, который вернулся с войны,
сегодня тоже мне бы не понравился. Так же, как и я ему.
Когда пишешь автобиографию, пишешь на самом деле пе о
себе, а о нескольких разных людях, из них есть даже чужие тебе.
Меня было три, а может, и больше. Довольно трудно прийти к
выводу насчет себя и оценить, что это за человек жил-был на
свете, такой он разный, несовместимый.
Мне повезло: первыми моими товарищами в Союзе писателей
стали поэты-фронтовики - Анатолий Чивилихин, Сергей Орлов,
Михаил Дудин, - они приняли меня в свое громкое, веселое
содружество. А кроме того, был Дмитрий Остров, интересный
прозаик, с которым я познакомился на фронте, в августе 1941
года, когда по дороге из штаба полка мы с ним заночевали на
сеновале, а проснулись - кругом немцы... Диме Острову я принес,
уже где-то в сорок восьмом году, свою первую законченную
повесть, ту самую - о Ярославе Домбровском, Подозреваю, что он
так и не прочел ее, жалея меня, но тем не менее убедительно
доказал мне, что если уж я хочу писать, то надо писать про
инженерную свою работу, про то, что я знаю, чем живу. Я и сам
это ныне советую молодым, позабыв, какими унылыми мне
показались подобные нравоучения.
То были прекрасные годы. Я не думал стать только
писателем, литература была для меня всего лишь удовольствием,
отдыхом, радостью, как прогулка в горы или луга. Кроме нее была