"Даниил Гранин. Автобиография" - читать интересную книгу автора

маслом. А все лето - у него в лесу, в леспромхозе, зимою - в
городе. Как старшего ребенка, первого, особо сильно тянули меня
каждый к себе. Это не была размолвка, а было разное понимание
счастья. Потом все разрешилось другими обстоятельствами - отца
послали в Сибирь, куда-то под Бийск, а мы с тех пор стали
ленинградцами. Мать работала портнихой. И дома прирабатывала
тем же. Появлялись дамы - приходили выбирать фасон,
примеривать. Мать любила и не любила эту работу - любила
потому, что могла проявить свой вкус, художественную свою
натуру, не любила оттого, что жили мы бедно, сама одеться она
не могла, молодость ее уходила на чужие на-ряды.
Школа моя пошла всерьез примерно с шестого класса. В
школе, на Моховой, оставалось еще несколько преподавателей
бывшего здесь до революции Тенишевского училища - одной из
лучших русских гимназий. В кабинете физики мы пользовались
приборами времен Сименса-Гальске на толстых эбонитовых панелях
с массивными латунными контактами. Каждый урок был как
представление. Преподавал профессор Знаменский, потом его
ученица - Ксения Николаевна. Длинный преподавательский стол был
как сцена, где разыгрывалась феерия с участием луча света,
разложенного призмами, электростатических машин, разрядов,
вакуумных насосов.
У учительницы литературы не было никаких аппаратов,
ничего, кроме стихов и убежденности, что литература - главный
для нас предмет. Ее звали Аида Львовна. Она организовала
литературный кружок, и большая часть класса стала сочинять
стихи. Один из лучших наших школьных поэтов стал известным
геологом, другой - математиком, третий - специалистом по
русскому языку. Никто не остался поэтом. Мне же стихи не
давались. С тех пор у меня появилось благоговейное отношение к
поэзии, как к высшему искусству. В порядке самоутверждения я
тоже написал в школьный журнал, написал о том, что поразило
меня тогда - о смерти С. М. Кирова: Таврический дворец, где
стоял гроб, прощание, траурная процессия...
Несмотря на интерес к литературе и истории, на семейном
совете было признано, что инженерная специальность более
надежная. Я подчинился, поступил на электротехнический
факультет и кончил Политехнический институт перед войной.
Энергетика, автоматика, строительство гидростанций были тогда
профессиями, исполненными романтики, как позже атомная и
ядерная физика. Наши профессора участвовали еще в создании
плана ГОЭЛРО. О них ходили легенды. Они были зачинатели
отечественной электротехники. Они были своенравны, чудаковаты,
отдельны, каждый позволял себе быть личностью, иметь свой язык,
сообщать свои взгляды, они спорили друг с другом, спорили с
принятыми теориями, с пятилетним планом. Мы ездили на практику
на станции Свири, Кавказа, на Днепрогэс. Мы работали на
монтаже, на ремонте, мы дежурили на пультах. На пятом курсе, в
разгар дипломной работы, я вдруг стал писать историческую
повесть о Ярославе Домбровском. Ни с того ни с сего. Писал не о