"Александр Говоров. Санктпетербургские кунсткамеры, или Семь светлых ночей 1726 года (Исторический роман) " - читать интересную книгу автора

сказал выразительно, понизив голос:
- Философский камень!

3

Караульный, стоявший на площадке второго этажа в Кикиных палатах,
перегнулся через перила и позвал:
- Господин корпорал Тузов, к господину библиотекариусу!
- Цыц, горластый! - подскочил к нему придворный в раззолоченном
кафтане. - Принцы почивать изволят.
Придворный, перешагивая через академическую утварь, нагроможденную в
коридоре, подкрался к высокой
двери покоев, послушал у замочной скважины, затем, удовлетворенный,
распрямился:
- Спят!
Это был обер-гофмейстер Рейнгольд фон Левенвольде, весь
Санктпетербург именовал его "Красавчик". Был он гибок, как хорек, и любезен
несравненно, придворные дамы в нем не чаяли души. Царица третьего дня, не
дождавшись родственников и уезжая в Стрельну, особо поручила их заботам
Левенвольде.
Лавируя между грудами вещей, подтянутый, при кортике, лишь слегка
прихрамывая, по коридору проследовал корпорал Максим Тузов. Обер-гофмейстер
ему прошипел:
- Распустил свою команду, вели, чтоб не орали. На что Тузов отвечал
хладнокровно:
- Здесь не постоялый двор.
И вошел в кабинет Шумахера, а обер-гофмейстер остался беситься перед
закрывшейся дверью.
Шумахер, поглядывая на лежащего в креслах графа, которого отпаивали
лакрицей служитель и студент Миллер, стоял грозный, словно коршун.
- Твой ли караул, - вопросил он Тузова, - дежурил сегодня ночью,
когда привезли господ принцев?
Максим Тузов подтвердил это, добавив, что он, корпорал, отвечает за
охрану Кунсткамеры вообще.
Шумахеру такая независимость не понравилась, он привык, чтобы перед
ним благоговели.
- Отвечай, айн балькен, чурбан! Говори... Куда делся этот, как его
по-русски... Дер штайн дес везено!
Он крутил пальцами, вспоминая забытые слова, но хорпорал Тузов сам
ему напомнил:
- Философский камень?
- О, ты знаешь по-немецки? Я, я, натюрлих - философский камень...
Некоторое время все молчали, потом Тузов щелкнул каблуками и доложил:
- Не могу знать.
При этих словах граф Рафалович зарыдал дико. Он кричал, что камень
сей предназначался не кому-нибудь, а самой Семирамиде севера, императрице
Екатерине... Его высокородные покровители уже писали об этом в
Санктпетербург, и здесь камень тот ожидают...
Рациональный дух Шумахера не мог спокойно перенести такого поворота.
Он поднес волосатый свой кулак к самому носу корпорала: