"Мэйсэй Гото. Мужчина, который возвратился домой (Современная японская новелла) " - читать интересную книгу автора

никогда не видел ручки, которой пользовалась мать. Но то, что это не
авторучка, было ясно по почерку и по нажиму. В некоторых местах было видно,
что кончик пера разошелся. Кое-где было заметно, что перо царапает. Мать
употребляла старую орфографию, но устарелым шрифтом азбуки кана не
пользовалась. В своих письмах она всегда повторяла: я никогда не перечитываю
написанное; и в самом деле, иероглифы она писала одним духом, и по ним было
видно, что у нее в данную минуту в голове и на душе. От ее нажимов перо,
конечно, быстро изнашивалось. Интересно, где она покупает перья? Может быть,
в писчебумажном магазине, там, где покупала бумагу и карандаши, еще когда
училась в начальной школе или в колледже? Едва ли!
Мужчина очень редко отвечал на письма матери, полагая, что для нее,
такой молчаливой, письма - единственная возможность высказаться. Хотя ее и
нельзя было назвать человеком замкнутым, но особенно разговорчивой тоже не
назовешь. Даже с приятелями сыновей она не бывала приветливой. Мужчина не
помнил, чтобы мать когда-нибудь сказала его приятелям: относитесь хорошо к
моему сыну; у него, конечно, много всяких недостатков, но вы уж, пожалуйста,
дружите с ним. Мужчине становилось не по себе всякий раз, когда он слышал
такие слова от матерей своих приятелей. И всегда возмущался матерью. Какая
она неприветливая! Непохожая на обычных матерей! Разумеется, вслух он ничего
подобного не произносил. Разве может сын говорить такое матери! Но это не
означало, что ему не приходила в голову мысль, какой бы он хотел видеть
мать. Даже наоборот. Он хотел, чтобы его мать была как у всех людей. Недавно
мужчина наконец понял это. Даже сейчас у него вызывала раздражение страсть
матери к писанию писем! Но, не отвечая на каждое из них, размышлял мужчина,
он превращается исключительно в слушателя болтовни - писем матери, которая
не сказала ни одного приветливого слова его приятелям. В общем, ее не
втиснешь в рамки обыкновенного человека. И, удивляясь сейчас пристрастию
матери к писанию, он проявлял к ней снисходительность хотя бы тем, что не
отвечал на них.
Думал мужчина и о переезде матери в связи с перестройкой дома, который
она снимала. Из многочисленных ее писем у него сложилось впечатление, что
вопрос как будто решен - на два месяца она переедет к его брату Сабуро,
третьему по старшинству в их семье. Громоздкие вещи будут перевезены к
тетке, родной сестре матери. А самое необходимое - к Сабуро. Поскольку она
не ехала к старшему сыну в Осака, такое решение казалось вполне разумным.
Действительно, старший, Такэо, - в Осака. Второй, Дзиро, и самый младший,
Рокуро, - под Токио. И, таким образом, в Фукуока живут третий сын, Сабуро,
четвертый, Сиро, пятый, Горо, и замужняя дочь, причем все с семьями, а у
Горо к тому же тесная кооперативная квартира. Собственные же дома имеют
только Сабуро и Сиро. Потому-то мужчина и был согласен с тем, чтобы мать
переехала на два месяца к Сабуро. Они с братом были погодками. Сабуро
женился на своей сослуживице, и теперь у них было трое детей - один в пятом
классе начальной школы, и двое младших ходили в детский сад. Всего лишь два
года назад они построили себе дом в западном пригороде Фукуока. Приехав в
прошлом году на свадьбу сестры, мужчина обещал посмотреть их дом. Но,
засидевшись у матери и много выпив, он, вместо того чтобы ехать к брату,
пригласил его с женой к себе.
- Ну что ж, выпьем холодного пивка, - сказал брат, выставляя на низкий
обеденный столик батарею бутылок, которые он привез на такси.
- А вот закуску не захватили, не обессудьте, - сказала жена брата.