"Глеб Горышин. Рассказ и стихи (Есть по Чуйскому тракту дорога...) " - читать интересную книгу автора

домик. - Вашему приятелю вредно так много пить...
Я вошел из своей тайги в свой дом, суровый, медлительный. Я был
ремонтер, работник. Зачем мне участвовать в этой игре?
- Знаешь, Катенька, - сказал я, - одной женщине в ремонтерском доме не
разлучить двух бродяг. Но ты не думай, что бродяги останутся на ночь под
одной крышей, когда в доме женщина.
- О! - воскликнула Екатерина Петровна, - это вы говорите цитатами из
вашего романа? Роман немедленно надо печатать!.. Только я что-то плохо
представляю, где под этой крышей можно переспать хотя бы одну ночь одной
бедной женщине.
Она сидела верхом на колченогой нашей скамейке и смотрела на меня
рыжими глазами.
"В самом деле, где?.." - подумал я.
- Сейчас шугну секретаря, - сказал я не очень уверенно.
- Ну, что вы?! Нельзя! Вас же не напечатают в альманахе!
Женщина торжествовала. Она пересела на кончик скамейки, и скамейка
взбрыкнула двумя ногами разом, как шалый телок.
Я свалил все наши манатки, чехлы от ружей, рюкзаки на свободный кусок
пола. Екатерина Петровна легла, в брючках и валенках. Я поместился рядом с
нею, по-братски. Для тепла. Она лежала смирнехонько, без каких-либо
признаков сна. Я думал, какой я простой, ненавязчивый, добрый человек. Мне
было хорошо так думать. Незаметно для себя я обнял Екатерину Петровну. Она
не шелохнулась в ответ. Тут как раз проснулся Таганаев. Я встал, завел огонь
в печке. Пришлось еще дров нарубить, запасу мы с Иваном не держали. Я сказал
Таганаеву, что сейчас хорошо развивается проза, а в поэзии ни хрена... Он
отвечал, что у них, в горной стране, все развивается равномерно.
"Пропорционально", - так он сказал. За этим разговором как раз подошло утро.
Я проводил Таганаева. С Екатериной Петровной замешкался в сенцах. Она
подняла ко мне лицо. Я поцеловал ее в один глаз и в другой. С тем она и
убежала, "Козел" укатил прочь по тракту.


На тарелке, оставшейся с вечера, лежала тоненькая розовая заячья
косточка. Я вспомнил, как она посасывала эту косточку. Катя... Катенька...
Не заметил, как сунул кость себе в рот. Кость была холодная и противная.
Пришел Иван. Он был мрачен. Я сказал ему:
- Знаешь, давай уйдем, а? Давай. Хватит нам ремонтерствовать. Пошли к
людям. Знаешь, какая там жизнь? Ух! Знаешь ты, что такое белые женщины?
Иван соорудил из бровей букву "Л".
- Иди. Мне что-то не хочется.
- Пойдем! Пойдем! Понимаешь ты, что это такое?
- Ну, а что такое? Ничего особенного!
Он распустил брови и улыбнулся. Мой приятель. Мой братишка Иван.
- Падла, - сказал он мне. - Сучка.
Мы обнялись и пошли по тракту. И пели вдвоем:

Есть по Чуйскому тракту дорога,
Много ездит по ней шоферов.
Но средь них был отчаянный шофер,
Звали Колька его Снегирев.