"Александр Горянин. Традиции свободы и собственности в России " - читать интересную книгу автора

Следующий важный шаг сделал Карамзин, которым двигало намерение создать
именно национальную русскую историю. Но, как разглядел (кажется, первым)
проницательный Аполлон Григорьев, Карамзин, намеренно или неосознанно, все
же "подложил требования западного идеала под данные нашей истории". В
процитированной фразе ключевое слово - "идеал". Сразу после Карамзина,
национальный взгляд был маргинализирован, возобладал "европейский аршин".
Данное изложение, конечно, упрощает вопрос (в него не совсем
укладываются Полевой, Погодин, Беляев, Костомаров, Иловайский, военные
историки, кое-кто еще), но в целом, увы, справедливо.
Сегодня, после всех приключений российской Клио (один советский период
чего стоит), нас трудно чем-нибудь удивить. Уже в новой России на читателя
обрушилась такая благодатная лавина документальных публикаций, исследований,
переизданий, репринтов, переводов, исторических мемуаров, что впору ущипнуть
себя: не сон ли это? Но вместе с тем - такова плата за свободу - расцвела
целая промышленность альтернативных, ревизионистских,
географо-детерминистских, конспирологических и просто ловко (либо неловко)
придуманных исторических версий. В постмодернистской атмосфере новой России
желание свести счеты с историей так велико и так легко осуществимо, что
новые авторы и непривычные концепции сразу оказываются под подозрением. В
этих условиях неоправданно возросло доверие к переводным книгам. Дутых фигур
среди историков полно и на Западе, но почему-то повелось думать, что в
процессе отбора трудов, заслуживающих перевода, обеспечивается и необходимый
отсев. То есть, мы думаем: раз уж книга удостоилась перевода, на ней стоит
знак качества.
Именно как имеющие знак качества и были восприняты у нас в 90-е работы
Ричарда Пайпса. У него в России есть имя, есть репутация "видного
советолога" времен Холодной войны. Многие из бывших диссидентов читали в
годы оны его книгу "Создание Советского Союза" (в самиздатовском переводе на
пишущей машинке), кто-то помнит его статьи - в запретном то ли "Континенте",
то ли "Новом журнале". Изданная в новые времена и уже в Москве его трилогия
"Русская революция", "Россия при большевиках" и "Коммунизм" не привлекла
былого внимания - тема к тому времени была сильно поиздержана, - но уже
самим фактом издания закрепила почтительное отношение к автору в умах
"просвещенного слоя". Куда более живой интерес вызвали переводы его книг
"Россия при старом режиме" и "Собственность и свобода".
Помимо имени автора, многих привлекла простота объяснений всего и
сразу. Ричард Пайпс давал читателю легкий в употреблении алгоритм,
позволяющий, казалось, не только выявить подоплеку любого факта русской
истории, но даже блеснуть в застольной беседе. Беда, однако, в том, что
простенькое объяснение не обязательно верное. Ветер дует не потому, что
качаются деревья.
Ревизионистский характер книг Р. Пайпса не бросился в глаза, может
быть, потому, что Пайпс (в отличие, скажем, от воинствующего ревизиониста
Эрнста Нольте) не выставляет свой ревизионизм напоказ, не подчеркивает его.
Ключевое положение своей книги "Россия при старом режиме" - о "вотчинной"
природе российского государства6 - он постарался подать как нечто почти
общеизвестное, не дав подтверждающих цитат: ведь набралось бы всего
несколько фраз из Ключевского, несколько - из Довнар-Запольского,
Веселовского, еще из кого-то в третьем ряду, а дальше - тишина.
Под "вотчинным" имеется в виду государство, в котором монарх является