"Александр Горянин. Традиции свободы и собственности в России " - читать интересную книгу автора

"воля", лишенное отрицательной коннотации. У "свободы", наряду с коннотацией
положительной (статус свободной личности, свобода поступать по своему
усмотрению, суверенитет, самостоятельность - или, по Пушкину, "самостоянье
человека - залог величия его"), есть и отрицательная: это "свобода от" - от
подчинения, зависимости, тягла, постоя, пут, уз, обязанностей, наказания,
налогообложения. "Воля" этих двух оттенков не знает. Невозможно представить,
чтобы в языке возникали понятия, лишенные соответствий в жизни.
Думаю, неспроста именно в России родилось одно из самых замечательных
высказываний на эту тему: "Чувство личной собственности столь же
естественно, как чувство голода, как влечение к продолжению рода" (П.А.
Столыпин).


* * *

Странно, но никто, кажется, не заметил, что написанные в 60-е-начале
70-х труды Пайпса представляют собой выражено ревизионистскую версию
российской истории. Почему-то повелось считать, что альтернативные и
ревизионистские истории - явление совсем новое. Не такое уж новое.
Полноценно ревизионистская версия истории, все объяснившая борьбой классов и
сменой способов производства2, была не просто предложена, но и, более 80 лет
назад, сделана в СССР обязательной. Но что ревизовала та версия в своей
российской части? Национальную русскую историю? Таковой по состоянию на 1917
год просто не было, как нет и сегодня. Было несколько виноватых "Историй
России" (вспомним убийственную оценку, данную Львом Толстым соловьевской
"Истории"3), явно или скрыто зависимых от европейских канонов, терминов,
периодизации, оценок - короче, от "европейского аршина". Ален Безансон
прекрасно знает, что имеет в виду, когда говорит: "Для российской
историографии характерно то, что с самого начала, т.е. с XVIII века, она в
большой мере разрабатывалась на Западе"4. И разрабатывается доныне:
восприятие Пайпса в качестве серьезного историка - тому пример.
Совестливая (даром, что "разрабатывалась на Западе") русская
историография (как и русская литература) так и не смогла стать
буржуазно-охранительной, в чем ее главное, почти роковое, отличие от
западноевропейской. Блестящие (действительно!) русские историки выявляли и
накапливали факты, расширяли научную базу, но к моменту революции даже еще
не начали возводить на этом фундаменте нечто, сравнимое по любви к предмету
изучения с "Историей Франции" Жюля Мишле5.
Но если советская ревизионистская история ревизовала ревизионистскую же
профессорско-либеральную историю, что же ревизовала последняя? Всего лишь
предварительный (крайне предварительный) набросок национальной русской
истории. Этот набросок проступает, начиная со "Степенной книги" (1563)
митрополитов Макария и Афанасия (идея Москвы как преемницы Киева, идея
перемещения княжения и переезда столицы), его пытаются набрасывать Федор
Грибоедов, Иннокентий Гизель и еще несколько самоучек XVII века. Работу
продолжили другие самоучки - времен Петра и его преемниц. Этот эскиз
развивали затем Прокопович, Татищев, Ломоносов, Щербатов, Болтин, но более
или менее параллельно с ними за дело взялись приглашенные в петербургскую
Академию наук немцы. Байер, Миллер, Шлецер несомненно заслуживают уважения,
но русскую историю они излагали на немецкий лад.