"Максим Горький. О первой любви (Советский рассказ двадцатых годов)" - читать интересную книгу автора

Я пошел, - но оказалось, что Короленко показали приезжего на улице, и
В. Г. проницательно заявил:
- Нет, пожалуйста, не знакомьте меня с этим хлыщом!
Болеслав обиделся за парижанина и "дело революции", два дня сочинял
письмо Короленко, испробовал все стили, от гневного и сурового до ласково
укоряющего, и потом сжег образцы эпистолярной литературы своей на шестке
печи. Вскоре начались аресты в Москве, Нижнем, Владимире, и оказалось, что
человек в клетчатых брючках - знаменитый впоследствии Ландезен-Гартинг,
первый - по порядку - провокатор, которого я видел.
А за всем этим муж возлюбленной моей был добрый малый, несколько
сентиментальный и комически обремененный "научным багажом". Он так и
говорил:
- Смысл жизни интеллигента - непрерывное накопление научного багажа в
целях бескорыстного распределения его в толщах народной массы...
Моя любовь, углубляясь, превращалась в страдание. Сидел я в подвале,
глядя, как, согнувшись над столом, работает дама моею сердца, и мрачно
пьянел от желания взять ее на руки, унести куда-то из проклятого подвала,
загроможденного широкой двуспальной кроватью, старинным тяжелым диваном,
где спала девочка, столами, на которых лежали груды пыльных книг и бумаг.
Мимо окон нелепо мелькают чьи-то ноги, иногда в окно заглядывала морда
бездомной собаки; душно, с улицы льется запах грязи, нагретой солнцем.
Маленькая девичья фигурка, тихонько напевая, скрипит карандашом или пером,
мне ласково улыбаются милые васильковые глаза. Я люблю эту женщину до
бреда, до безумия и жалею ее до злобной тоски.
- Расскажите еще что-нибудь про себя, - предлагает она.
Рассказываю, но через несколько минут она говорит:
- Это вы не про себя говорите!
Я и сам понимаю, что всё, о чем я говорил, еще - не я, а нечто, в чем я
слепо заплутался. Мне нужно найти себя в пестрой путанице впечатлений и
приключений, пережитых мною, но я не умел и боялся сделать это. Кто и что
- я? Меня очень смущал этот вопрос. Я был зол на жизнь, - она уже внушила
мне унизительную глупость попытки самоубийства. Я не понимал людей, их
жизнь казалась мне неоправданной, глупой, грязной. Во мне бродило
изощренное любопытство человека, которому зачем-то необходимо заглянуть во
все темные уголки бытия, в глубину всех тайн жизни, и порою я чувствовал
себя способным на преступление из любопытства, - готов был убить только
для того, чтобы знать: что же будет со мною потом?
Мне казалось, что если я найду себя, - пред женщиной сердца моего
встанет человек отвратительный, запутанный густой крепкой сетью каких-то
странных чувств и мыслей; бредовой, кошмарный человек, он испугает ее и
оттолкнет. Мне нужно было что-то сделать с собою. Я был уверен, что именно
эта женщина способна помочь мне не только почувствовать настоящего себя,
но она может сделать нечто волшебное, после чего я тотчас освобожусь из
плена темных впечатлений бытия, что-то навсегда выброшу из своей души, и
она вспыхнет огнем великой силы, великой радости.
И небрежный тон, которым она говорила о себе, и ее снисходительное
отношение к людям внушило мне уверенность, что этот человек знает
необыкновенное. У нее есть свой ключ ко всем загадкам жизни, от этого она
всегда веселая, всегда уверена в себе. Может быть, я любил ее всего больше
за то, чего не понимал в ней, но я любил ее со всей силой и страстью