"М.Горький. Жизнь Клима Самгина. Часть 4." - читать интересную книгу автора

Туберкулез. Пневматоракс. Схватил в Тотьме, в ссылке. Тоже - дыра, как
Давос. Соскучился о людях. Вы - эмигрировали?
- Нет. Вояжирую.
- Ага. Как думаете: кадеты возьмут в тиски всю сволочь - октябристов,
монархистов и прочих? Интеллигенция вся, сплошь организована ими,
кадетами...
В густом гуле всхрапывающей немецкой речи глухой, бесцветный голос
Долганова был плохо слышен, отрывистые слова звучали невнятно. Самгин
ждал, когда он устанет. Долганов жадно глотал пиво, в груди его хлюпало и
хрустело, жаркие глаза, щурясь, как будто щипали кожу лица Самгина. Пивная
пена висела на бороде и усах, уныло опущенных ниже подбородка, - можно
было вообразить, что пенятся слова Долганова. Из-под усов неприятно
светились Два золотых зуба. Он говорил, говорил, а глаза его разгорались
все жарче, лихорадочней. Самгин вдруг представил его мертвым: на белой
подушке серое, землистое лицо, с погасшими глазами в темных ямах, с
заостренным носом, а рот - приоткрыт, и в нем эти два золотых клыка.
Захотелось поскорее уйти от него.
- Любимова, это фамилия по отцу? - спросил он, когда Долганов задохнулся.
- По мужу. Истомина - по отцу. Да, - сказал Долганов, отбрасывая пальцем
вправо-влево мокрые жгутики усов. - Темная фигура. Хотя - кто знает?
Савелий Любимов, приятель мой, - не верил, пожалел ее, обвенчался.
Вероятно, она хотела переменить фамилию. Чтоб забыли о ней. Нох эйн маль1,
- скомандовал он кельнеру, проходившему мимо.
Самгину хотелось спросить: какая она, сколько ей лет, но Долганов
откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и этим заставил Самгина быстро
вскочить на ноги.
- Мне - пора, будьте здоровы!
- Что вы делаете завтра? Идем в рейхстаг? Не заседает? Вот черти! Где вы
остановились?
Самгин сказал, что завтра утром должен ехать в Дрезден, и не очень вежливо
вытянул свои пальцы из его влажной, горячей ладони. Быстро шагая по слаб?
освещенной и пустой улице, обернув руку платком, он чувствовал, что
нуждается в утешении или же должен оправдаться в чем-то пред собой.
"Любимова..."
Она давно уже истлела в его памяти, этот чахоточный точно воскресил ее из
мертвых. Он вспомнил осторожный жест, которым эта женщина укладывала в
корсет свои груди, вспомнил ее молчаливую нежность. Что еще осталось в
памяти от нее?.. Ничего не осталось.
Он чувствовал, что встреча с Долгановым нарушила, прервала новое, еще
неясное, но очень важное течение его мысли, вспыхнувшее в атом городе.
Раздраженно постукивая тростью по камню панели, он думал:
"Плох. Может умереть в вагоне по дороге в Россию. Немцы зароют его в
землю, аккуратно отправят документы русскому консулу, консул пошлет их на
родину Долганова, а - там у него никого нет. Ни души".
Вздрогнув, он сунул трость под мышку, прижал локти к бокам, пошел тише,
как бы чувствуя, что приближается к опасному месту.
"Родится человек, долго чему-то учится, испытывает множество различных
неприятностей, решает социальные вопросы, потому что действительность
враждебна ему, тратит силы на поиски душевной близости с женщиной, -
наиболее бесплодная трата сил. В сорок лет человек становится одиноким..."