"М.Горький. Жизнь Клима Самгина. Часть 3." - читать интересную книгу автора

ее на улице. Любаша сидела в санях захудалого извозчика, - сани были
нагружены связками газет, разноцветных брошюр; привстав, держась за плечо
извозчика, Сомова закричала:
- Петербургский Совет ликвидировали!
"Дурочка".
Но, уступая "дурочке", он шел, отыскивал разных людей, передавал им
какие-то пакеты, а когда пытался дать себе отчет, зачем он делает все это,
- ему казалось, что, исполняя именно Любашины поручения, он особенно
убеждается в несерьезности всего, что делают ее товарищи. Часто видел
Алексея Гогина. Утратив щеголеватую внешность, похудевший, Гогин все-таки
оставался похожим на чиновника из банка и все так же балагурил:
- В Коломну удрала, говорите? - спрашивал он, прищурив глаз. - Экая
беглокаторжная! Мы туда уже послали человека. Ну, ладно! Пояркова искать
вам не надо, а поезжайте вы... - Он сообщал адрес, и через некоторое время
Самгин сидел в доме Российского страхового общества, против манежа, в
квартире, где, почему-то, воздух был пропитан запахом керосина. На
письменном столе лежал бикфордов шнур, в соседней комнате носатый брюнет
рассказывал каким-то кавказцам о японской шимозе, а человек с красивым, но
неподвижным лицом, похожий на расстриженного попа, прочитав записку
Гогина, командовал:
- Поезжайте на Самотеку... Спросите товарища Чорта.
Самгин шел к товарищу Чорту, мысленно усмехаясь:
"Чорт! Играют, как дети".
На Самотеке молодой человек, рябоватый, веселый, спрашивал его:
- А гантели где?
- Гантели?
- Ну да, гантели! Что же я - из папиросных коробок буду делать бомбы?
Самгин уходил, еще более убежденный в том, что не могут быть долговечны,
не могут изменить ход истории события, которые создаются десятками таких
единиц. Он видел, что какие-то разношерстные люди строят баррикады,
которые, очевидно, никому не мешают, потому что никто не пытается
разрушать их, видел, что обыватель освоился с баррикадами, уже привык
ловко обходить их; он знал, что рабочие Москвы вооружаются, слышал, что
были случаи столкновений рабочих и солдат, но он не верил в это и солдат
на улице не встречал, так же как не встречал полицейских. Казалось, что
обыватели Москвы предоставлены на волю судьбы, но это их не беспокоит, -
наоборот, они даже стали веселей и смелей.
Какая-то сила вытолкнула из домов на улицу разнообразнейших людей, - они
двигались не по-московски быстро, бойко, останавливались, собирались
группами, кого-то слушали, спорили, аплодировали, гуляли по бульварам, и
можно было думать, что они ждут праздника. Самгин смотрел на них,
хмурился, думал о легкомыслии людей и о наивности тех, кто пытался внушить
им разумное отношение к жизни. По ночам пред ним опять вставала картина
белой земли в красных пятнах пожаров, черные потоки крестьян.
- Да, эсеры круто заварили кашу, - сумрачно сказал ему Поярков - скелет в
пальто, разорванном на боку; клочья ваты торчали из дыр, увеличивая
сходство Пояркова со скелетом. Кости на лице его, казалось, готовились
прорвать серую кожу. Говорил он, как всегда, угрюмо, грубовато, но глаза
его смотрели мягче и как-то особенно пристально; Самгин объяснил это тем,
что глаза глубоко ушли в глазницы, а брови, раньше всегда нахмуренные, -