"М.Горький. Жизнь Клима Самгина (Сорок лет): Повесть. Часть первая." - читать интересную книгу автора

боялись его, а когда он проходил мимо рояля - гудели струны. Являлся
доктор Сомов, чернобородый, мрачный; остановясь в двери, на пороге, он
осматривал всех выпуклыми, каменными глазами из-под бровей, похожих на
усы, и спрашивал хрипло:
- Живы, здоровы?
Потом он шагал в комнату, и за его широкой, сутулой спиной всегда
оказывалась докторша, худенькая, желтолицая, с огромными глазами. Молча
поцеловав Веру Петровну, она кланялась всем людям в комнате, точно иконам
в церкви, садилась подальше от них и сидела, как на приеме у дантиста,
прикрывая рот платком. Смотрела она в тот угол, где потемнее, и как будто
ждала, что вот сейчас из темноты кто-то позовет ее:
"Иди!"
Клим знал, что она ждет смерть, доктор Сомов при нем и при ней сказал:
- Никогда не встречал человека, который так глупо боится смерти, как моя
супруга.
Незаметно и неожиданно, где-нибудь в углу, в сумраке, возникал рыжий
человек, учитель Клима и Дмитрия, Степан Томилин; вбегала всегда
взволнованная барышня Таня Куликова, сухонькая, со смешным носом,
изъеденным оспой; она приносила книжки или тетрадки, исписанные лиловыми
словами, наскакивала на всех и подавленно, вполголоса торопила:
- Ну, давайте читать, читать! Вера Петровна успокаивала ее:
- Напьемся чаю, отпустим прислугу и тогда...
- С прислугой осторожно! - предупреждал доктор Сомов, покачивая головой, а
на темени ее, в клочковатых волосах, светилась серая, круглая пустота.
Взрослые пили чай среди комнаты, за круглым столом, под лампой с белым
абажуром, придуманным Самгиным: абажур отражал свет не вниз, на стол, а в
потолок; от этого по комнате разливался скучный полумрак, а в трех углах
ее было темно, почти как ночью. В четвертом, освещенном стенной лампой, у
кадки с огромным рододендроном, помещался детский стол. Черные, лапчатые
листья растения расползались по стенам, на стеблях, привязанных бечевками
ко гвоздям, воздушные корни висели в воздухе, как длинные, серые черви.
Солидный, толстенький Дмитрий всегда сидел спиной к большому столу, а
Клим, стройный, сухонький, остриженный в кружок, "под мужика", усаживался
лицом к взрослым и, внимательно слушая их говор, ждал, когда отец начнет
показывать его.
Почти каждый вечер отец, подозвав Клима к себе, сжимал его бедра мягкими
коленями и спрашивал:
- Ну, так как же, мужичок: что всего лучше? Клим отвечал:
- Когда генерала хоронят.
- А - почему?
- Музыка играет,
- А что всего хуже?
- Если у мамы голова болит.
- Каково? - победоносно осведомлялся Самгин у гостей, и его смешное,
круглое лицо ласково сияло. Гости, усмехаясь, хвалили Клима, но ему уже не
нравились такие демонстрации ума его, он сам находил ответы свои
глупенькими. Первый раз он дал их года два тому назад. Теперь он покорно и
даже благосклонно подчинялся забаве, видя, что она приятна отцу, но уже
чувствовал в ней что-то обидное, как будто он - игрушка: пожмут ее - пищит.
Из рассказов отца, матери, бабушки гостям Клим узнал о себе немало