"Алан Гордон. Тринадцатая ночь ("Гильдия Шутов" #1) " - читать интересную книгу автора

Матфея* ["...И соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от Других, как
пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а
козлов - по левую" (От Матфея, 25, 32-33).], козлы тоже окружены почетом.
Мне не раз приходилось, бедствуя и голодая, находить приют в козьем хлеву.
Нет ничего лучше, чем прижаться холодной ночью к теплому козьему боку. А
если повезет, то удастся поутру украдкой надоить кружечку молока, прежде чем
хозяин обнаружит вас. Овцы же никогда не делали мне ничего хорошего. Надо
будет как-нибудь переписать кой-какие притчи, придав им более житейский
смысл.
Я пробрался через эти толпящиеся стада к группе всадников. На мой
приветливый поклон капитан ответил хмурым взглядом. Красивая девочка лет
восьми подъехала к нам рысью на белой кобыле, великолепно украшенной лентами
и высушенными цветами. Простоту наряда маленькой наездницы подчеркивал
изысканный белый плащ, отделанный горностаем. Девочка очень серьезно
смотрела по сторонам широко распахнутыми глазами. Заняв место впереди прочих
всадников, она дожидалась, пока все остальные выстроятся за ней.
Двери старой церкви открылись, и на пороге появился сам епископ.
- Сначала пойдут лошади! - провозгласил он.
Лошадка девочки осторожно поднялась по ступеням. Мы на почтительном
расстоянии последовали за ней.
- Кто она? - спросил я скотовода, едущего рядом со мной.
- Селия, дочь герцога, - ответил он, потом спохватился: - То есть, я
хотел сказать, сестра герцога. Никак не привыкну, что старый герцог умер.
Этот старый герцог был слегка моложе меня, но я решил не заострять на
этом внимания.
Епископ поклонился девочке. Она важно кивнула в ответ и, к восторгу
толпы, заставила свою кобылу тоже склониться перед ним. Народ одобрительно
загудел. Епископ взял у нее поводья и подвел их к алтарю. Там перед простым
деревянным распятием он окропил святой водой бочонок, благословляя его, а
потом достал оттуда пригоршню овса. Он протянул угощение кобыле - она с
жадностью проглотила его - и перебросил другую пригоршню через лошадь с
наездницей. После чего герцогская лошадь отошла в сторонку, а мы по очереди
стали подъезжать для повторения ритуала.
Взглянув на передние скамьи, я увидел двух моих вчерашних
сотрапезников, устроившихся рядом с густо нарумяненной женщиной, в которой я
с удивлением узнал Оливию. Натуральная красота недолговечна... Сидящий
вместе с ней Себастьян выглядел раздобревшим и несчастным, а справа от него
ерзал целый выводок их отпрысков.
Я повернулся к скамье герцога. Облаченная в траур женщина сквозь
полупрозрачную вуаль наблюдала за маленькой наездницей. Виола не потеряла
миловидности и выглядела по-девичьи стройной. Рядом с ней хмурился сурового
вида мужчина с гладкими каштановыми волосами, тронутыми сединой, и с такой
же, как у меня, седеющей бородкой. Лицо его озарилось сияющей улыбкой при
взгляде на дочь Виолы, но вновь нахмурилось, когда он заметил, что я смотрю
в их сторону. Клавдий, догадался я. Молодого герцога мне обнаружить не
удалось. И я вновь переключил свое внимание на епископа.
Он улыбнулся, увидев меня.
- Доброе утро, пилигрим. Ну как, вы одобрили наш постоялый двор?
- Да, вполне, ваше преосвященство. Мы оба благодарим вас за
рекомендацию.