"Николай Горбачев. Ракеты и подснежники " - читать интересную книгу автора

трудности. Но тут же ожил, выпрямился на табуретке, начал расспрашивать
Наташу о дороге, самочувствии. Узнав об утреннем происшествии, опять
наморщился, мотнул головой:
- Да, дорога эта в печенке сидит!
Молозов ко мне относился по-дружески, тепло. Офицеры допытывались у
меня: "Чем ты его приворожил? Как о тебе речь - так высокий штиль!" Я
догадывался о причинах такого отношения ко мне. Три области из всей нашей
деятельности занимали особое внимание Молозова, он считал их самыми нужными,
главными: поддержание боевой готовности, строительство и политические
занятия. Первая была особенно любимой: всякий разговор замполита на собрании
или в простой беседе неизменно начинался с нее или сводился к ней. Когда он
выходил к переносной фанерной трибуне, которую во время собраний обычно
ставили на край стола, офицеры начинали перешептываться: "Ну, держись,
сейчас оседлает своих коньков!" И в двух главных коньках, оказывается, сам
того не подозревая, я ему угодил.
Началось все с полигона, с прошлого лета, когда получали технику и тут
же опробовали ее, выполняли первую боевую стрельбу. Знойное и горячее стояло
лето. Над тесовыми казармами, в которых мы временно жили, над всем полигоном
и выжженной, ровной, как стол, степью висел горячий, спекшийся воздух.
Офицеры, операторы изнывали от жары. У меня под гимнастеркой текли
ручьи, все прилипало к телу, пот заливал глаза, в закрытой кабине нечем было
дышать.
- Ну, Перваков, - сказал Молозов перед стрельбой, - вы - офицер
наведения, и от вас теперь зависит, чтоб мы поверили в это оружие!
Он говорил будто шутливо, но, когда закуривал папиросу, я заметил, что
руки его дрожали. А я и сам, хотя все дни немало тренировался и кабину
покидал только на ночь, чтобы переспать, испытывал трепетное беспокойство.
Первый раз мне предстояло пускать настоящие ракеты, нажимать кнопку не
впустую...
Ракета с грохотом ушла в белесое поднебесье. Потом нам сообщили --
попадание отличное. Молозов прямо в кабине растроганно обнял меня:
- Ну, спасибо! Молодец, молодец! - У него от волнения и радости
подергивались губы.
Раза два он наведывался в мою группу во время политических занятий.
Садился так, что мне из-за стола виден был его стриженый затылок. И ни
звука. Изредка что-то помечает авторучкой в записной книжке.
Молчальников среди операторов не было. Я старался вопросы ставить перед
ними шире, не строго по учебнику. Возможно, поэтому нередко на занятиях
загорались споры, диспуты. Так случилось и в присутствии Молозова. Я поднял
тогда одного из молодых операторов. Солдат что-то лепетал о роли техники в
будущем, переводил глаза с одного товарища на другого.
Мои наводящие вопросы не помогали. В это время и подал голос оператор
Скиба:
- Разрешите, товарищ лейтенант?
Поднявшись, он повернул свое простодушное лицо к солдату:
- Эх ты, немогузнайкин! Приедешь на свою Орловщину - небось
похвастаешь: "Ракетчиком был". Скажут: "Ого!" А не ответишь на такой вопрос,
скажут: "Липовый ракетчик!" Разумей. На технике будет все держаться. Машины,
автоматы будут. Не видишь, как у нас делается? Человеку останется кнопки
нажимать.