"И.Горбатко. Дело полковника Петрова " - читать интересную книгу автора

К этому времени я уже располагал очевидными свидетельствами того, что
положение Петрова в посольстве было значительно выше того, которое
определялось его официальным статусом третьего секретаря посольства. Это
подтверждали новый второй секретарь посольства Кислицын, явно подчиняющийся
указаниям Петрова, а также Антонов, стремящийся угодить ему, хотя
официально не имел ничего общего с делами посольства.
У меня больше не оставалось сомнений в том, что власть, которую Петров
имел над другими сотрудниками посольства и представителем ТАСС Антоновым,
являлась результатом того, что он был резидентом МВД в Австралии. Коллеги
явно боялись его из-за той власти, которую ему давало его положение. Одним
росчерком пера он мог отправить их обратно в Москву.
Я мог сам наблюдать все это, так как в моем присутствии у них не
проявлялось скованности и они вели себя так, как обычно ведут себя среди
своих. К этому привело сочетание ряда факторов, и главным было то, что они
видели уважение Петрова по отношению ко мне. Кроме того, тот факт, что я
говорил на их языке создавал ощущение общности. Неважно как любого
человека, в том числе и коммуниста, воспринимают в советских официальных
кругах, и насколько полезным его считают для советского государства, но
если он не говорит по-русски к нему никогда не будут относиться как к
своему.
Русский язык, на котором говорят советские люди, отличается от того
русского языка, на котором говорят старые иммигранты из России - первый
значительно проще и более сжат. Каждому, кто хотел бы завоевать доверие
советских граждан следует это знать, так как использование прежних слов,
которые вышли из употребления при советском режиме, сразу же вызывает
подозрения, и это в такой же степени относится к манерам поведения.
Революция так стремилась порвать с прошлым, что стала относиться с
неодобрением к любым словам, характерным для ненавистных аристократии и
буржуазии.
Для выросшего в условиях советской власти государственного служащего
некоторые слова и манеры поведения представлялись синонимами угнетения. Он
был воспитан в твердом убеждении, что они являются символами
дореволюционного деспотизма. Советский служащий придает этому большое
значение, поскольку, в основном, его суждения базируются на поверхностных
критериях. Он практически не способен к анализу, так как у него не было
возможностей самостоятельно выработать свои собственные убеждения. Для
него, как для ребенка, само слово становится символом добра и зла.
Советский человек не мыслит как личность, как это привыкли делать люди на
Западе, он не способен выйти за пределы, наложенные на него партийной
доктриной. Если он сталкивается с мнением, выходящим за пределы этого
ограниченного пространства, он тотчас же приходит в состояние тревоги и,
как улитка, замыкается в своей раковине, исполненный опасений и подозрений,
и никакие уговоры не смогут вывести его оттуда.

Лето 1953 года стало критическим периодом в моих отношениях с
Петровым. Несмотря на его высокое положение в советском посольстве, он не
чувствовал себя счастливым, заметны были явные признаки его трудностей.
Я понимал, что происходит: очевидно, Петров и его жена не ладили с
послом Лифановым. Супруги Петровы, в основном, жаловались на то, что посол
недооценивает их, не оставляя попыток подстроить им козни.