"Борис Леонтьевич Горбатов. Непокоренные " - читать интересную книгу автора

барахлом, кипят они в торговом азарте, продают свое и ворованное, меняют,
покупают и тут же продают купленное.
Но вдруг взламывается, раскалывается тишина базара. Кто-то исступленно
крикнул: "Облава!" - и все всполошилось и заметалось вокруг. Мимо Тараса
побежали люди. Он увидел искаженные ужасом лица. Он услышал выстрелы и
вопли. Кого-то били головой о мостовую. Страшно кричала женщина с
рассеченным лбом, ее черные волосы слиплись от густой крови. Над базаром
низко и тревожно летали галки. Схваченный автоматчиками парень бился в
железных лапах, не веря еще тому, что схвачен. Он рвался из цепких рук молча
и исступленно, скрипел зубами, не желая тратить силу в бесполезных криках,
но все его большое тело кричало, выло о свободе и рвалось из плена. Его били
зло, ожесточенно, а он все рвался, все не верил, что это конец. И вдруг,
обессилев, обмяк и затих. В последний раз обвел парень страстно-тоскующим
взором вольный мир молодости. Все было кончено для него. Теперь Германия,
каторга, и - вероятнее всего - смерть.
А мимо Тараса все бежали и бежали охваченные ужасом люди. Они бежали,
вины за собой не чуя. Вся вина их была в том, что они - люди, а это охота на
людей. И Тарас был человек, и за ним охотились, и он бежал, хрипя и
задыхаясь, ожидая, что вот-вот лопнет, не выдержав, сердце. Он вбежал в
какую-то подворотню и там перевел дух. Мимо него пронеслась вся свора и
где-то затихла вдали.
Под воротами и во дворе столпилось много людей. Все они тяжело дышали.
Кто-то сказал, сплевывая кровь:
- Автоматов бы нам! Автоматов!
- Ничего! - отозвался Тарас. - И топоры годятся.
По улице прошел эсэсовский патруль, и все затихли. В тишине было
слышно, как стучат о камни тротуара кованые сапоги немцев. Казалось, камни
стонут под сапогами, камни кричат. А из всех окон, щелей, ворот глядят вслед
глаза, горячие, ненавидящие... Гитлеровцы идут по мертвым улицам. Пустынны
площади. Молчит глухонемой город. Страшная тишина висит над ним - тишина
затаенной ненависти. В этой тишине - как проклятье, как кошмар, как бред -
цокот кованых сапог о камни. И, заслышав этот цокот - днем ли, ночью ли, -
испуганно замирает жизнь, прячется все живое, затихают дети, скрываются в
погреба женщины. Мужчины сжимают кулаки: не за мной ли? Не мой ли черед? Уже
невозможно слышать этот тяжелый ненавистный стук сапог.
Над городом висит этот страшный солдатский запах - запах казармы и
вонючего табака.
Жить было невозможно.


7

Жить было невозможно.
На семью Тараса еще не обрушился топор фашистов. Никого не убили из
близких. Никого не замучили. Не угнали. Не обобрали. Еще ни один немец не
побывал в старом домике в Каменном Броде. А жить было невозможно.
Не убили, но в любую минуту могли убить. Могли ворваться ночью, могли
схватить средь бела дня на улице. Могли швырнуть в вагон и угнать в
Германию. Могли без вины и суда поставить к стенке; могли расстрелять, а
могли и отпустить, посмеявшись над тем, как человек на глазах седеет. Они