"Гор Геннадий Самойлович. Картины" - читать интересную книгу автора

объяснение всего того, что наворожил мне случай, когда я увидел Поликсену на
фоне школьного окна, сразу же превращенного в картинную раму.
В стихах Блока тоже все не попадало в фокус и становилось далью, словно
поэт, писавший эти удивительные стихи, умел то отдалять, то приближать все,
что попадало в поле его зрения, беседуя с явлениями, фактами и людьми на
языке своих обостренных чувств.
Молодая врачиха так же неодобрительно смотрела на книжку Блока, как на
меня, и сказала мне, что, когда меня наконец выпишут и отберут халат и
туфли, Блока задержат и не отпустят за пределы барака.
- Это почему? - удивился я.
- Потому что у вас шелушатся руки и Блок может заразить каждого, кто
его возьмет после вас.
- Не знаю, как других, - сказал я врачихе, - но меня Блок уже заразил.
- Чем?
- Какой-то новой, особой, неизвестной болезнью. Но медицина еще не
придумала ей названия и, надеюсь, никогда не придумает.
- Медицина вас спасла, - сказала врачиха. - И вы должны говорить о ней
с уважением. Но вы, кажется, из тех, кто не умеет ничего уважать. - И,
сложив обиженно губы, она отошла от моей койки.
Теперь я спокойно мог вспоминать сны, снившиеся мне в первые ночи,
когда я оказался на здешней койке рядом с бредом и термометром, ошалевшим от
моего жара и не вмещавшим температуру, которая рвалась за шкалу с цифрами.
В этих снах я видел медвежьи спины гор моего детства и горячий ключ,
кипевший, как чайник, возле покрытых снегом камней. Я сидел в этом ключе
среди зимы, чувствуя всей кожей жар и холод.
Теперь не эти сны снились, а другие, обыденные, как класс, когда
преподавательница своим погасшим голосом тихо рассказывает все об одном и
том же: то об Онегине, то об Обломове, то о Лаврецком, которых Яша Ш.
презирал за их дворянское происхождение.
С тоской я думал, что Яша спросит у ребят, куда и почему я так надолго
исчез с его горизонта, и ребята охотно объяснят ему, что я лежу в Боткинских
бараках в одной палате с трехлетними детьми.
То, чего я так боялся, случилось. Однажды в воскресный день меня громко
окликнула сиделка, и оказалось, что возле входа в барак меня кто-то ждет. Я
вышел, и сердце мое упало. Возле дверей стоял Яша Ш., и на его небритом
серьезном лице играла скептическая усмешка.
Томик Блока пришлось оставить в больнице, но через неделю я купил точно
такой же на книжном развале.
Придя домой, я убедился, что это была та же самая книжка с отмеченными
моим ногтем строчками, которая, по-видимому, решила не расставаться со мной
и благодаря счастливому случаю попала из барака на лоток букиниста, а потом
вернулась ко мне.
Я раскрыл ее на той странице, на которой часто раскрывал ее в больнице,
и прочел вслух:

Холодно и пусто в пышной спальне,
Слуги спят, и ночь глуха.
Из страны блаженной, незнакомой, дальней
Слышно пенье петуха.