"Гор Геннадий Самойлович. Картины" - читать интересную книгу автора

У меня закружилась голова, и, чтобы не упасть, я схватился за перила
лестницы.
На урок я не пошел, а остался стоять возле лестницы и ждать. Чего?
Повторения чуда? Но чудеса не любят повторяться. Ведь и тогда метнувший свое
тело олень больше никогда не повторился и не повторил мгновения, страстность
и странность которого, как озноб и дрожь, я ощутил, стоя на камне.
Все моментально превращалось в сновидение, как только она появлялась,
почему-то всякий раз у окна, спешившего одеть ее в раму и закутать в даль.
Я вел себя как во сне, теряя вместе с волей и характером и ощущение
живой и обыденной реальности и превращаясь в кого-то другого, вместе с тем
оставаясь и самим собой.
О ней я уже кое-что знал: имя и класс, в котором она заняла место у
самого окна, под окном уже стоял тополь, переведшийся вместе с ней из другой
школы.
Имя у нее было как у античной богини или древнегреческой жрицы. Ее
звали Поликсена.
Ее класс сразу стал таинственным, как строчка из стихотворения
Александра Блока.
Там, где она появлялась, сразу же возникало окно, словно она носила его
с собой, как и небо с облаками, медленно плывущими над ее головой. И случай,
даря ее моим чувствам, сразу же ее отбирал, оставив окно и небо с уже никому
не нужными облаками.
Благодаря появлению Поликсены у меня возникли новые отношения со всем
окружающим. Все и все почему-то отдалилось: школьники, учителя и даже стены
вместе со стенной газетой, где был помещен мой фельетон, высмеивающий старые
обычаи и привычки; в том числе скверную привычку сентиментальничать и
грустить.
Со мной случилось то, что описывали классики. Как это скрыть от всех, и
в первую очередь от Яши Ш., когда он придет проводить очередной инструктаж и
наблюдать за тем, как мы боремся со старым бытом?
С вещами, людьми и явлениями что-то произошло. Все вдруг сместилось и
уже было не в фокусе, и все оттого, что время от времени появлялась
Поликсена и сразу за ней возникало окно с далью, которая сопровождала ее
везде, и не только наяву, но и в моих снах.
Почему-то она всегда была не в фокусе, ломая геометрию пространства,
меняя течение времени и останавливая миг, как остановил его когда-то
метнувшийся в кустах олень, заставивший заодно оглохнуть и онеметь бешено
несущуюся по камням горную реку. Поликсена была то неизмеримо больше себя,
то намного меньше и обладала волшебной властью над обыденностью, которая тут
же, как только она появлялась, начинала спешить, как спешит кинофильм, делая
более пластичными явления, события и вещи.
При ней все немело, превращался в немого и я сам, не в силах произнести
хотя бы одно слово. И вдруг появлялось ощущение необычайной свежести, словно
тут же рядом расположился Байкал со своей бездонной глубиной и вечным
молчанием.
Потом она исчезала, и тогда ко мне начинали возвращаться слова, которые
я не сумел или позабыл ей сказать, и в мир снова возвращалась обыденность,
чем-то похожая на ту чердачную рухлядь, среди которой мы поставили
испуганный портрет Фета, когда сняли его со стены класса. Слова возвращались
ко мне и упрекали меня за то, что я их не сказал, как будто, сказанные мною,