"Юрий Гончаров. Большой марш: Рассказы" - читать интересную книгу автора

С мужчиной никто не спорил и никто его не поддерживал, казалось даже,
что его никто не слышит, хотя слышали многие. Люди точно по общему уговору
оставляли его в одиночестве с этими его мыслями, негромкой, нудноватой
речью. А он, ни к кому конкретно не обращаясь, все говорил и говорил, просто
в пространство перед собой; ему, похоже, и не нужны были слушатели, говорил
он главным образом для самого себя, чтобы еще и еще раз себя уверить, что в
Германии его ждет именно та жизнь, какой ему хочется, какая ему по душе, по
нутру и не вышла у него на родине.
Не один раз вспоминался мне этот мужчина потом, в разные годы. И
всегда, когда он всплывал в памяти, мне хотелось с ним встречи - задать
только один вопрос: ну, чем вас, эту вашу восьмирукую бригаду, приветила
Германия, какими пирогами? Или, может, кровавыми слезами вспоминается она
всем вам?


14

За что только, за какие призраки надежды готовы схватиться люди в
положении, подобном тому, в каком находилась масса воронежцев, сбившихся в
Хохол!
В чьих-то головах родилась и быстро разлетелась по народу идея: надо
пробиваться из Хохла на юг, к Острогожску, Россоши, там не немецкие, а
итальянские и румынские войска, там совсем другие порядки для
оккупированного населения, оттуда не посылают на принудительные работы в
Германию, легче прокормиться, эвакуированным дают хлебные пайки. Называлась
даже цифра - десять килограммов зерна в месяц на душу.
Из чего родился этот слух, что было в его основе и вообще - было ли
что-нибудь? Скорее всего - ничего, просто чистые выдумки, но говорившие
подавали эти вести, как тот небритый мужчина у плетня завидные условия жизни
для трудолюбцев в Германии, - со всей убежденностью, как будто тоже сами
были очевидцами таких порядков и такого обращения.
Я впервые видела, каким заразительным может быть то, что отвечает
людским чаяниям. Особенно действовали на людей десять килограммов зерна.
Если бы говорилось просто - зерно, это, вероятно, не производило бы такого
убедительного впечатления, но точная цифра заставляла всему верить. Люди
лихорадочно сбивались в партии - идти на Острогожск и Россошь. К одной из
таких партий примкнули и мы с мамой. Звали с собой Зою, но она все еще
надеялась, что свекор и свекровь живы, где-нибудь дальше она их все-таки
встретит. И не по силам была ей дорога в сто или двести верст с малышом на
руках. К тому же - надо было бы бросить все вещи. А как без них?
Это было настоящее бегство из Хохла, от немцев, их власти, ото всего
назначенного ими эвакуированным. Люди сговаривались секретно, с оглядкой и
опаской. Партия наша, человек сто, больше в нее не брали, чтоб быть
незаметней, двинулась в путь тоже тайком, ночью, в полной тьме. Впереди
находились те, кто знал дорогу, остальные послушно следовали за передними,
больше всего боясь отстать и потеряться во мраке. Сразу же пошли очень
быстро, чуть ли не бегом, торопясь поскорее отдалиться от Хохла; шли с таким
чувством, будто покидали все плохое, а впереди наверняка ждало избавление.
Не знаю, думали ли организаторы этого побега, его взрослые участники,
хотя бы мужчины, обязанные лучше понимать военную обстановку, какой