"Юрий Гончаров. Большой марш: Рассказы" - читать интересную книгу автора

одиночку опять занималась какими-нибудь нужными хозяйственными делами и
опять с нетерпением ждала маму, гадая, вернется ли она с удачей или у нас и
в этот вечер не будет никакого ужина.
Если у меня выпадало совсем свободное время, я не тратила его попусту,
в такие часы у меня тоже было занятие: я ходила от одного людского сборища в
нашем переулке к другому и слушала, что рассказывают те, кто покинул город
после нас и знает то, что при нас еще не случилось. Одни очевидцы сообщали,
что возле Дворца пионеров на фонарном столбе они видели девушку, повешенную
немцами по подозрению в том, что она разведчица, отправленная нашими с
левобережной стороны. В других кучках шли разговоры, что на бывших
Романихинских складах возле вокзала осталось много муки и сахара; напрасно
наши в последний момент не раздали эти запасы населению, теперь все заберут
немцы. На путях у Курского вокзала, говорили другие, тоже осталось немало
вагонов с продовольствием и всяким добром, - как жаль, что их не сумели
вывезти! Кто-то близко видел горящий завод имени Коминтерна, а пожилой
рабочий с этого завода с пристрастием допытывался, что именно там горело,
какие цеха, не тот ли, в котором он работал.
Отчетливо, будто держу перед собой фотографическую карточку, вижу одно
лицо. В тени плетня на траве сидел разутый, давно не бритый мужчина с
маленьким, вдавленным на переносице, словно бы перешибленным носом, мелкими
невыразительными глазами, в белой нижней рубашке, нежа на солнце красные
ступни ног. С ним рядом сидели его сыновья, трое подростков четырнадцати -
семнадцати лет. Жена на чемодане, покрытом полотенцем, резала на длинные
дольки крупные желтые огурцы и крестьянский круглый хлеб, большой каравай
килограммов на пять; я уже знала, сколько весят и сколько стоят такие
караваи; если на деньги - то рублей четыреста. Советские деньги продолжали
ходить по рукам, других не было, оккупационные марки появились позже;
советские рубли брали, но по-разному, кто - не очень охотно, кто, напротив,
с охотой, радуясь, что цены на все невероятно высоки и каждый день растут
все выше, что счет идет только на сотенные и полусотенные и они быстро
собираются в руках в пухлые пачки; были и такие, и много, кто отказывался от
денег, считая их уже никчемными бумажками, соглашался только менять свои
продукты на вещи. Или мыло. Мыло стало валютой, как и соль; кто имел в
запасе соль и мыло, тот не голодал; за полстакана соли или полкуска
стирального мыла, не торгуясь, отдавали каравай хлеба, какой резала женщина,
да еще что-нибудь в придачу: солидный пук зеленого лука, десяток огурцов,
большую желтую тыкву.
Отдыхая, в ожидании, когда жена закончит приготовления и позовет к
трапезе, мужчина спокойно говорил окружающим, что он не боится Германии,
пускай везут туда на работу, в прошлую войну с его села были там некоторые в
плену, работали у бауэров, в крестьянских хозяйствах, всегда были сыты,
справно одеты, получали деньги, даже с собой привезли. "Кто работать умеет -
тот и в Германии не пропадет, - негромко, уверенно говорил мужчина, как
будто уже побывал там и все знал наверняка. - Немцы - они сами работяги, у
них к трудовому человеку уважение. Это лодырю туда страшно, потачки ему не
дадут... А трудяга и там себе место найдет. Такому вот, как я, чего бояться?
Я всякую работу одинаково могу - и плотник я, и столяр, и печи класть...
Поставь меня землю пахать - я и землю могу, не сробею... Сыны мои тоже не
барчуки, моя закваска... Вот они, один к одному, все мне помощники. Целая,
можно сказать, бригада, восемь рук, - не сгибнем..."