"Юрий Гончаров. Большой марш: Рассказы" - читать интересную книгу автора

богатыри, в грубой брезентовой одежде, в блестящих гладиаторских шлемах, с
топорами на широких брезентовых поясах... Но пожаров, к моему огорчению, не
случалось, всегда, когда я бывала у бабушки, автомобили стояли праздно,
бездеятельно. Когда же начались немецкие налеты и начались пожары и пожарные
машины то и дело с ревом сирен мчались по городу то в один его конец, то в
другой, это было уже не зрелище, которое хотелось смотреть, а беда, от
которой все сжималось внутри...
Манил и влек меня и сам бабушкин дом, в нем тоже было для меня
интересное зрелище - иконы, наполнявшие чуть ли не каждый угол, тепло
подсвеченные золотистыми огоньками лампадок, постоянно тлевших в полумраке
низеньких, темноватых комнат с окнами на уровне уличного тротуара. Все
считали бабушку религиозной, но это было не совсем так, большое количество
икон было просто ее привычкой к такому внутреннему убранству, привычкой с
детства. Она родилась в простой крестьянской семье и лет пяти осталась
круглой сиротой: ее отвели в соседнюю деревню погостить к родне, и когда она
там находилась - в одну из ночей вся ее семья сгорела вместе с хатой от
молнии, ударившей в соломенную крышу. Бабушку ожидал сиротский приют, но
местный священник оказался добрым человеком; хотя он и не имел большого
достатка и был обременен своими детьми - он взял осиротевшую девочку к себе.
Бабушка выросла с его детьми. Нет худа без добра: останься она со своими
родителями, из нее вышла бы только простая крестьянская баба, неграмотная и
забитая, какими все они тогда были. А у священника бабушка научилась читать
и писать, освоила рукоделие: умела вязать на спицах, что угодно шить на
зингеровской машинке. В семнадцать лет нашелся и жених, воронежский
мастеровой с колокольного завода Самофалова. Священник снабдил бабушку
кое-каким приданым из того, что полагалось иметь невесте, чтобы не пустой
прийти в дом мужа, подарил швейную машинку, чтобы она могла сама обшивать
семью, когда пойдут дети. Словом, поступил, как отец с родной дочерью. Таким
его для себя считала, так о нем и вспоминала бабушка. А своих настоящих
родителей она не помнила совсем. Поэтому, когда при ней кто-нибудь грубо
охаивал церковных служителей, говорил, что все они жадные, им бы только
народ обобрать и брюхо свое набить, - бабушка обижалась и расстраивалась до
слез, маленький ее острый носик краснел, лицо тоже покрывалось красными
пятнами. Она знала молитвы, но в церковь не ходила, не любила церковную
тесноту и многолюдство, считала, что молиться человек должен в уединении и в
нужное для него время. Но и дома она молилась мало - так, скоренько пошепчет
что-то на ночь, перекрестится сама, перекрестит спящих детей - и все. Иконы
же любила, знала, кто на них изображен, какая что значит. Говорила, что от
них в доме благость и покой, они напоминали ей детство, дом, в котором ее
приютили и вырастили.
Еще мне нравился бабушкин сад. Он был невелик, пяток яблонь, пяток
вишен, а остальную площадь занимали цветы. Но каких только здесь не было,
даже черные розы! В садах по соседству с бабушкиным домом, на нашей
Халютинской росли красные, алые, белые, лимонные, кремовые, палевые, слегка
лиловатые, со множеством других оттенков, а черные водились только в
бабушкином. Этот вид роз из чужих краев, они приживаются и живут только у
тех немногих садоводов, что умеют за ними ухаживать. Таким старательным
хозяином был наш дедушка Александр Петрович, эти розы он развел еще тогда,
когда, поженившись, они купили с бабушкой этот маленький участок земли и
въехали в этот дом, уже и тогда старый, приземистый, темноватый. Слушая