"Юрий Гончаров. Большой марш: Рассказы" - читать интересную книгу автора Повиноваться, повиноваться! Сколько пришлось нам слышать потом разных
других переводчиков и переводчиц и самих немцев, их картавый, коверканный русский язык - и всегда главными и основными в этих речах, внушениях и приказаниях нам, мирным жителям, женщинам, старикам и детям, были эти непременные слова: повиноваться! Безропотно признавать немецкую власть, выполнять каждое распоряжение, каждый пункт установленного порядка. И, тоже непременно, обязательно в конце следовало напоминание, чем грозит любое неподчинение, любое сопротивление немецким приказам, немецкому начальству: будете жестоко наказаны, арестованы, расстрел, расстрел, расстрел... Когда переводчица и сопровождавшие ее солдаты ушли, началось взволнованное обсуждение слышанного: как это так - ничего не брать? Все свое имущество оставить в квартирах? Ведь оно же пропадет, наверняка пропадет! Кто-нибудь непременно этим воспользуется, начнет лазить, грабить... Да сами же немцы... Что значит - скоро все вернетесь? Когда - скоро? До сентября уже рукой подать, значит - дожди, слякоть, холод. Обязательно надо брать теплую одежду, осеннюю обувь. А одежда, продукты, посуда для приготовления еды - разве в пять килограммов все это уместить? Неужели немцы станут отбирать, если взять больше? А почему нет, вон ведь как она говорила: послушно повиноваться! Пять - значит, пять... А может, все же не отберут! Например, детское? Детей-то уж должны они пожалеть, неужели так уж совсем не люди, никакой жалости в ихних сердцах нет? Старик в белой панаме, - он стыл в сыроватом погребе и последние дни поверх холщовой толстовской рубахи навыпуск со шнурковым пояском постоянно носил ватный жилет, - после утраты своих часов полностью переменивший к немцам свое отношение, послушав женщин, сказал: своих местах, а это им и нужно. Они его спокойненько соберут - и в Германию. Это они врут - что не хотят напрасных жертв среди населения. Очень это их заботит! Это просто задуманный грабеж, вы же видите, какие они наглые воры... - А кто говорил - нация Шиллера, Гете, триста лет высокой культуры... - Было! Было - да, значит, сплыло... Старших девочек больше всего занимало - русская ли переводчица и по своей ли охоте она стала у немцев переводчицей. - Если бы не по своей - это было бы видно. Она бы не так говорила, у нее бы в лице жалость была, сочувствие. Она бы нам от себя хоть слово, полслова сказала, - немцы-то ведь не понимают, что она говорит... А она вон как себя держала - как селедка маринованная... А вы заметили, девочки, кофточка на ней отглаженная и даже губы подкрашены. Красится, вы подумайте, такое происходит - а она губы красит! Небось и помада ихняя. Паек от них получает! Где-то столько лет обреталась, кем-то работала, и никто не знал, какая она на самом деле... Скорей всего - учительница, немецкий преподавала, так - откуда ей его знать? День этот запомнился мне не только переводчицей, еще и тем, что был он сумрачный и непроглядный, как серая ночь, из-за дыма и смрада, нависшего над городом. Пожары, начавшиеся еще до появления немцев от их бомбежек, расползались все шире, город горел одновременно в десятках мест. Но в предыдущие дни гарь и копоть сносило ветром. А в этот день ветер переменился, и весь дым с городского нагорья пополз вниз, густо наполнил улицы. В несколько слоев он заволакивал небо. Солнце не проглядывало, будто |
|
|