"Юрий Гончаров. Большой марш: Рассказы" - читать интересную книгу автора

Повиноваться, повиноваться! Сколько пришлось нам слышать потом разных
других переводчиков и переводчиц и самих немцев, их картавый, коверканный
русский язык - и всегда главными и основными в этих речах, внушениях и
приказаниях нам, мирным жителям, женщинам, старикам и детям, были эти
непременные слова: повиноваться! Безропотно признавать немецкую власть,
выполнять каждое распоряжение, каждый пункт установленного порядка. И, тоже
непременно, обязательно в конце следовало напоминание, чем грозит любое
неподчинение, любое сопротивление немецким приказам, немецкому начальству:
будете жестоко наказаны, арестованы, расстрел, расстрел, расстрел...
Когда переводчица и сопровождавшие ее солдаты ушли, началось
взволнованное обсуждение слышанного: как это так - ничего не брать? Все свое
имущество оставить в квартирах? Ведь оно же пропадет, наверняка пропадет!
Кто-нибудь непременно этим воспользуется, начнет лазить, грабить... Да сами
же немцы... Что значит - скоро все вернетесь? Когда - скоро? До сентября уже
рукой подать, значит - дожди, слякоть, холод. Обязательно надо брать теплую
одежду, осеннюю обувь. А одежда, продукты, посуда для приготовления еды -
разве в пять килограммов все это уместить? Неужели немцы станут отбирать,
если взять больше? А почему нет, вон ведь как она говорила: послушно
повиноваться! Пять - значит, пять... А может, все же не отберут! Например,
детское? Детей-то уж должны они пожалеть, неужели так уж совсем не люди,
никакой жалости в ихних сердцах нет?
Старик в белой панаме, - он стыл в сыроватом погребе и последние дни
поверх холщовой толстовской рубахи навыпуск со шнурковым пояском постоянно
носил ватный жилет, - после утраты своих часов полностью переменивший к
немцам свое отношение, послушав женщин, сказал:
- Цель их вполне очевидна. Нас они выгонят, все добро останется на
своих местах, а это им и нужно. Они его спокойненько соберут - и в Германию.
Это они врут - что не хотят напрасных жертв среди населения. Очень это их
заботит! Это просто задуманный грабеж, вы же видите, какие они наглые
воры...
- А кто говорил - нация Шиллера, Гете, триста лет высокой культуры...
- Было! Было - да, значит, сплыло...
Старших девочек больше всего занимало - русская ли переводчица и по
своей ли охоте она стала у немцев переводчицей.
- Если бы не по своей - это было бы видно. Она бы не так говорила, у
нее бы в лице жалость была, сочувствие. Она бы нам от себя хоть слово,
полслова сказала, - немцы-то ведь не понимают, что она говорит... А она вон
как себя держала - как селедка маринованная... А вы заметили, девочки,
кофточка на ней отглаженная и даже губы подкрашены. Красится, вы подумайте,
такое происходит - а она губы красит! Небось и помада ихняя. Паек от них
получает! Где-то столько лет обреталась, кем-то работала, и никто не знал,
какая она на самом деле... Скорей всего - учительница, немецкий преподавала,
так - откуда ей его знать?
День этот запомнился мне не только переводчицей, еще и тем, что был он
сумрачный и непроглядный, как серая ночь, из-за дыма и смрада, нависшего над
городом. Пожары, начавшиеся еще до появления немцев от их бомбежек,
расползались все шире, город горел одновременно в десятках мест. Но в
предыдущие дни гарь и копоть сносило ветром. А в этот день ветер
переменился, и весь дым с городского нагорья пополз вниз, густо наполнил
улицы. В несколько слоев он заволакивал небо. Солнце не проглядывало, будто