"Юрий Гончаров. Большой марш: Рассказы" - читать интересную книгу автора

слишком много танков двинули туда немцы. Задонское шоссе им нужно во что бы
то ни стало, по нему прямая дорога на Москву... Приходили и еще более
худшие, более мрачные известия. Но, как бы они ни были мрачны, безнадежны,
люди, однако, не падали полностью духом, продолжали упорно верить, что наши
все-таки осилят, отобьют город и всех освободят. Эта надежда трепетала, как
огонек свечи под ветром, то пригасала, то вспыхивала вновь.
Она не оборвалась, не загасла даже в тот день, когда на стенах домов
появился приказ немецкого коменданта, в котором всем жителям предлагалось с
24 июля по 10 августа покинуть город, выйти из него в направлении на военный
городок, а дальше - к Дону и двигаться на Хохол. Там население распределят
по близлежащим районам и областям на жительство и работу.
Это был первый приказ, еще без угрозы расстрелом за неповиновение, и
никто не захотел его исполнять - все из той же надежды, что владычество
немцев вот-вот кончится, вернутся наши. Зачем же уходить от своих мест,
квартир, вещей! Женщины подняли в нашем подвале громкий гвалт, все будто
спорили друг с другом, но все говорили одно и то же: зачем уходить,
глупости, это же просто невозможно, малые дети на руках, у иных - по
нескольку, да еще преклоннные старики-родители, которые едва двигаются. А
есть и совсем недвижимые, полу- и полностью парализованные. Куда с ними
уйдешь? Даже до военного городка не дотащишься!
- Мамочка, а мы пойдем? - приставала я к матери. - Куда же нам идти,
ведь у нас там никого нет, кто же нас приютит?
Мама, не отвечая, прижимала меня к себе, целовала в лоб, волосы. А
однажды сказала:
- Не будь тебя - я бы перешла фронт. Переплыла бы ночью реку - и к
своим.
- А разве это можно?
- Можно. Переплывают. Каждую ночь кто-нибудь переплывает.
- Так давай переплывем! - горячо сказала я.
- С тобой это невозможно. Ты ведь и плавать не умеешь...
Под первым приказом еще не успел просохнуть полностью клей, как рядом
появились другие листки, в них было написано то же самое, только
добавлялось: неподчинившиеся, самовольно оставшиеся в домах будут считаться
партизанами и расстреливаться без сожаления и разбирательства.
- Почему же они всех выселяют? - допытывалась я у мамы.
- Боятся. Боятся, что в городе запрятались переодетые красноармейцы,
которые не успели отступить. Боятся партизан. Что население будет делать
какой-нибудь вред.
- А они вправду есть - красноармейцы, партизаны?
- Я не знаю. Наверное, есть. Ты же видишь, немцы все время ходят по
дворам, заглядывают во все уголки. Значит, есть кого им искать.
- А мы с тобой можем им что-нибудь сделать?
- Мы? Что мы можем - ничего мы с тобой не можем... - хмуро усмехнулась
мама. - Давай лучше подумаем, как нам с бабушками быть. Как их увезти. Ведь
нашей бабушке семьдесят шесть лет, ходить далеко она не может, а бабушка
Оля - еще старей, ей за восемьдесят, к тому же она слепая...
Бабушка Оля была дедушкиной сестрой, не родная мне, но тоже бабушка.
Она не выходила замуж, не имела детей, всю жизнь прожила в дедушкиной семье,
помогала нянчить мою маму и ее братьев. С моей родной бабушкой они всегда
были как сестры или две добрые подруги, а с того времени, как бабушка Оля