"Юрий Гончаров. Большой марш: Рассказы" - читать интересную книгу автора

танки. Раненые, кто слышал и понял, вскинулись с коек. Мама ужасно
побледнела, а я почувствовала, точно вокруг что-то захлопнулось, будто
закрылась клетка, и все мы - в ней...


5

С этой минуты в меня надолго, на всю оккупацию, вошло чувство страха,
подавленности и томительного, безысходного отчаяния. Так или иначе, в том
или ином виде это было у всех, у детей и взрослых, даже у тех, кто не вполне
отчетливо сознавал смысл наступившей перемены. Те, кому было безразлично,
чья власть, и те, кто даже втайне ждал немцев, надеясь на возврат каких-то
прежних своих благ, на какие-то для себя выгоды, те чувствовали себя
по-иному. Но таких было совсем мало, единицы, и даже при немцах они вели
себя сдержанно, не спеша себя открывать: мало ли еще как могут обернуться
события.
В ту первую минуту, когда истошным голосом закричала санитарка и мне
показалось, что вокруг явственно, с железным звоном захлопнулась невидимая,
но прочная клетка, из которой не вырваться, помню, во мне, как откуда-то
вылезший чертик, шевельнулось еще и чисто детское, дурочье любопытство -
глянуть, увидеть, какие же они, немцы, что второй год ведут с нами такую
страшную войну и теперь вот достигли Воронежа, ворвались в город на своих
грохочущих танках.
Но первый день или два мы совсем их не видели. Их танки и пушки прошли
к отроженским железнодорожным мостам, к Ботаническому парку и
сельскохозяйственному институту, там шел незатихающий бой с отступившими
туда и на левый берег нашими войсками, а Сакко и Ванцетти и прилегающие к
ней улицы были пусты, никого, - ни наших, ни немцев. Их еще мало
переправилось через Дон по своим понтонным переправам и семилукскому
железнодорожному мосту, оставленному почему-то не взорванным, они не могли
занять город всплошную. Спустя неделю они наводнили его уже густо, появились
их тыловые части, кухни, санитарные двуколки. А первые дни немцы занимали
только северные окраины, где напирали наши, стараясь вернуть потерянный
город.
Мама измучилась без отдыха и сна, сказала санитаркам - не могу больше,
валюсь с ног. Надо отоспаться. Я тоже едва держалась, потому что все это
время крутилась возле нее, помогала в ее делах, что-нибудь приносила,
подавала. Но я все же могла урывками спать на какой-нибудь пустой койке, а
мама и этого не могла; если она задремывала, ее сейчас же будили, потому что
опять надо было что-нибудь делать.
Мы ушли к себе домой, но в квартире было опасно, с левого берега
прилетали пули, щелкали в кирпичные стены, разбивали оконные стекла. А
иногда свистел и где-нибудь поблизости звонко грохал снаряд, и между домами
визжали его осколки, дырявя дощатые заборы, вспарывая железо крыш, сбивая с
деревьев ветки. Жильцы нашего дома, кто остался, не успел за реку, и все,
прятавшиеся в подвале, сидели в нем почти невылазно. Если на какое-то время
затихало - готовили себе на таганчиках и щепках возле подвала какую-нибудь
еду, торопливо кормили детей, еще торопливей ели сами - и при первом свисте
снаряда снова прятались в полумрак подвала.
На нашем уже належанном месте мы с мамой раскатали свои матрацы, головы