"Юрий Гончаров. Большой марш: Рассказы" - читать интересную книгу автора

А двух- и трехлетние малыши детского садика - в деревянном особняке за
невысоким забором, слева от нашего двора - так и совсем не имели никакого
представления, что идет война и город в опасности. Их малышовая детсадовская
жизнь проходила точно так же, как и в довоенную пору, война почти ничего в
ней не нарушила, разве что только однообразней стала еда. Но все равно для
малышей были и молоко, и сливочное масло, и сахар. Утром их кормили манной
кашей, повязав фартучками с какой-нибудь картинкой, ставили перед каждым
чашку молока, и они, еще не умеющие хорошо действовать ложками, мазали кашей
свои подбородки, щеки и даже носы, шумно тянули из чашек молоко,
захлебываясь и вздувая на губах молочные пузыри. Потом их, уже без
пальтишек, потому что с начала мая стояло настоящее тепло, выводили на
площадку рядом с их домом - с песочницами, деревянными лесенками,
качающимися коняшками, и они играли, кто во что хотел, щебеча, будто птичий
базар, или воспитательницы ставили их в круг, учили водить хоровод, петь - и
нестройными, неслаженными голосами они тянули песенку: "Жили у бабуси два
веселых гуся, один серый, другой белый - два веселых гуся..."
Это была знакомая для меня песенка, я тоже ее пела, на этой же
площадке, в таких же малышовых хороводах - когда была такой же малышкой и
мама по утрам отводила меня в этот детский садик и оставляла там на весь
день...


4

Покойное течение времени сломалось в один миг, и я хорошо помню, как
это было, помню этот предвечерний час с чистым закатным небом, с кремовым
солнцем над черным силуэтом огромного здания Юго-Восточной дороги, каменным
утесом вздымающегося на горе надо всей нижней частью города, всеми
приречными улицами. Я даже видела этот самолет. Мы играли на нашей улице, на
самой середине, кто-то его увидел и стал смотреть, а за ним стали смотреть и
все мы. Самолет летел от Придачи, над поймой, не очень высоко и неторопливо;
он виделся с носа, его крылья казались тонкой черточкой; заходящее солнце,
светившее на него в упор с нагорной части города, раз или два ярко блеснуло
на стекле его кабины. Он летел с тыловой стороны, но в линии его крыльев,
пятнышках моторов и кабины было что-то такое, что мы сразу же
почувствовали - самолет не наш, немецкий. Никто по нему не стрелял, было
странно, что он летит так низко и так свободно. Он прошел над дамбой, над
Чернавским мостом и вдруг, резко взревев моторами, дав им предельные
обороты, косо кинулся вниз, с увеличенной скоростью скользнул над гребнями
городских крыш - и исчез. Будто расплавился в бело-золотом пламени солнца.
Он уже исчез, и только тогда на городской горе, там, где он мгновенно
скользнул, сильно и протяжно грохнуло. Мы все подумали, что это наконец
выстрелили зенитки, которые его прозевали, когда он шел на город с тыловой
заречной стороны. А это были не зенитки - бомбы, которые он сбросил. Они
упали в самом центре, на проспекте и рядом с ним, две или три разорвались в
Саду пионеров, а там как раз было много детей. Тех, кто видел этот сад и
рассказывал, что там стало, колотила дрожь.
На другой стороне проспекта бомбы попали в столовую, куда привели
обедать мальчишек-ремесленников. Одни обедали, другие ждали своей очереди во
дворе, мощенном булыжными камнями, и вот в этом дворе, в самой гуще