"Юрий Гончаров. Большой марш: Рассказы" - читать интересную книгу автора

те школы были подо что-то заняты - под госпитали, военные учреждения и
военные училища. От нашего класса осталась половина, другая половина уехала
с родителями в эвакуацию. Некоторые из уехавших писали письма, спрашивали,
как там город, занимаемся ли мы? Им отвечали: все в порядке, налетов не
бывает, хотя фронт всего в ста пятидесяти километрах, действуют даже все
кинотеатры: "Спартак", "Пролетарий", "Комсомолец", снова показывали "Большой
вальс", - ах, какая это картина, какая прелесть Карла Доннер! А музыка
Штрауса - просто с ума можно сойти...
Отец в своих коротких письмах не сообщал, где находится, это
запрещалось, но можно было понять, что он пока еще не на фронте, а где-то на
Волге, там идет формировка и обучение большой воинской части, и папа в ней
взводный командир. Хотели его направить на авиаремонтную базу, но он уперся,
работа там - по плечу любому слесарю, даже мальчишки из ремесленных училищ
справляются, и это значит - оставаться в тылу. А это его никак не
устраивает, он хочет быть там, где "похолодней и погорячей одновременно". А
то будет стыдно потом, где он находился и что делал, когда другие
по-настоящему воевали...
Маму такие его известия не радовали, она говорила, что по характеру
своему он, конечно, должен рваться в самое пекло, но он хороший и
разносторонний специалист и, дай бог, чтоб его все же оставили на
авиаремонтной базе.
Мама похудела, осунулась в эту зиму, под глазами ее постоянно темнели
круги, - не от плохого питания, оно как раз было ничего, вполне хватало, а
потому, что она работала теперь в госпитале, за ней было несколько палат с
самыми тяжелыми ранеными - в голову; она проводила с больными время без
всякого счета, очень часто оставалась в госпитале на ночь - дежурить, когда
у кого-нибудь наступало кризисное состояние или надо было выводить из
послеоперационного шока.
Весной город окутался нежной листвой парков, празднично зазеленел
травой уличных газонов, - совсем как в мирные довоенные годы, похорошел;
нашлось кому побелить стволы парковых деревьев, подкрасить ограды, садовые и
уличные скамейки. Если бы не госпитали во многих больших зданиях города, не
такое множество серых военных шинелей и зеленых гимнастерок среди прохожих
на тротуарах, не белые бумажные полоски на всех окнах, не мешки с песком у
витрин гастронома под гостиницей "Бристоль" и у других таких же витрин из
"бемского" стекла, не тонкие стволы зениток, торчащие из пушистой листвы
молодых кленков и липок на бывшем Кадетском плацу, на крышах Управления
Юго-Восточной железной дороги и других высоких зданий и напряженно
сторожащие небо над городом, - можно было бы на долгие часы забывать про
войну, про то, что она совсем рядом, поверить, что напавшие на нас враги
действительно сникли и выдохлись, перестали быть страшными и больше уже
ничего не смогут предпринять.
И мы, восьми-, десяти-, одиннадцатилетние девчонки-младшеклассницы, в
самом деле забывали обо всем, увлеченные после школы своими играми на
прогретых солнцем тротуарах, гоняя носками облупленных туфель и ботинок
цветные стекляшки и осколки кафельных плиток по меловым клеткам "классиков",
стуча мячами о стены или прыгая через крутящиеся веревочки. Из сознания и
памяти нашей начисто уходило все, что внесла в быт и облик города война, мы
даже забывали, что наши отцы в армии и на фронте, и о каждом из них может
прийти похоронное известие, и кому-то из нас почта уже несет такой листок...