"Юрий Гончаров. Большой марш: Рассказы" - читать интересную книгу авторате школы были подо что-то заняты - под госпитали, военные учреждения и
военные училища. От нашего класса осталась половина, другая половина уехала с родителями в эвакуацию. Некоторые из уехавших писали письма, спрашивали, как там город, занимаемся ли мы? Им отвечали: все в порядке, налетов не бывает, хотя фронт всего в ста пятидесяти километрах, действуют даже все кинотеатры: "Спартак", "Пролетарий", "Комсомолец", снова показывали "Большой вальс", - ах, какая это картина, какая прелесть Карла Доннер! А музыка Штрауса - просто с ума можно сойти... Отец в своих коротких письмах не сообщал, где находится, это запрещалось, но можно было понять, что он пока еще не на фронте, а где-то на Волге, там идет формировка и обучение большой воинской части, и папа в ней взводный командир. Хотели его направить на авиаремонтную базу, но он уперся, работа там - по плечу любому слесарю, даже мальчишки из ремесленных училищ справляются, и это значит - оставаться в тылу. А это его никак не устраивает, он хочет быть там, где "похолодней и погорячей одновременно". А то будет стыдно потом, где он находился и что делал, когда другие по-настоящему воевали... Маму такие его известия не радовали, она говорила, что по характеру своему он, конечно, должен рваться в самое пекло, но он хороший и разносторонний специалист и, дай бог, чтоб его все же оставили на авиаремонтной базе. Мама похудела, осунулась в эту зиму, под глазами ее постоянно темнели круги, - не от плохого питания, оно как раз было ничего, вполне хватало, а потому, что она работала теперь в госпитале, за ней было несколько палат с самыми тяжелыми ранеными - в голову; она проводила с больными время без у кого-нибудь наступало кризисное состояние или надо было выводить из послеоперационного шока. Весной город окутался нежной листвой парков, празднично зазеленел травой уличных газонов, - совсем как в мирные довоенные годы, похорошел; нашлось кому побелить стволы парковых деревьев, подкрасить ограды, садовые и уличные скамейки. Если бы не госпитали во многих больших зданиях города, не такое множество серых военных шинелей и зеленых гимнастерок среди прохожих на тротуарах, не белые бумажные полоски на всех окнах, не мешки с песком у витрин гастронома под гостиницей "Бристоль" и у других таких же витрин из "бемского" стекла, не тонкие стволы зениток, торчащие из пушистой листвы молодых кленков и липок на бывшем Кадетском плацу, на крышах Управления Юго-Восточной железной дороги и других высоких зданий и напряженно сторожащие небо над городом, - можно было бы на долгие часы забывать про войну, про то, что она совсем рядом, поверить, что напавшие на нас враги действительно сникли и выдохлись, перестали быть страшными и больше уже ничего не смогут предпринять. И мы, восьми-, десяти-, одиннадцатилетние девчонки-младшеклассницы, в самом деле забывали обо всем, увлеченные после школы своими играми на прогретых солнцем тротуарах, гоняя носками облупленных туфель и ботинок цветные стекляшки и осколки кафельных плиток по меловым клеткам "классиков", стуча мячами о стены или прыгая через крутящиеся веревочки. Из сознания и памяти нашей начисто уходило все, что внесла в быт и облик города война, мы даже забывали, что наши отцы в армии и на фронте, и о каждом из них может прийти похоронное известие, и кому-то из нас почта уже несет такой листок... |
|
|