"Юрий Гончаров. Большой марш: Рассказы" - читать интересную книгу автора

разбежался, мелькая клешами, повис и описал над площадкой полный круг.
Но стоило заниматься какими-то "гигантскими шагами", когда совсем рядом
праздно, скучая о пассажирах, дремали лодки-качели, чудо-лодки,
мечта-лодки, - на длинных стальных тросах, с узкими, как грудь быстролетной
птицы, носами, чтобы лучше рассекать воздух.
Скинув с плеча мешавшую винтовку и прислонив ее к скамейке, Ленька,
окончательно перестав быть бойцом ополченского полка, а превратившись снова
просто в Леньку Говорушенко, ученика пятой средней школы, хронического
троечника и такого же хронического нарушителя общественной дисциплины,
вспрыгнул на нос одной из лодок, на самый край, и принялся ее раскачивать
усилиями тела, приседая и выпрямляясь. Но раскачать лодку одному было
нелегко, и Ленька замахал Игорю рукой, призывая:
- Игорек! Игорек! Сыпь сюда!
В какой-то внезапной, заразительно сообщившейся ему детскости, тоже
мгновенно обратившись просто в мальчишку, ни о чем ином не помнящего и
ничего иного не желающего знать, Игорь взобрался в лодку, на другой ее
конец, и со смехом, весь отдавшись забаве, в таком же, как Ленька, плещущем,
рвущемся из него озорстве стал помогать приятелю ее раскачивать.
- А ну, Игорек! А ну! - вскрикивал Ленька, падая на пятки, чтобы
добавить лодке размаха, бросая всего себя в это усилие и от перенакала
страсти искажая лицо.
Какой же восторг был в этом их полете! Лодка взлетала, замирала на
мгновение и рушилась, чтобы взлететь снова. Земля, размытая скоростью, то
рвалась им в глаза, то отлетала куда-то прочь, вспыхивало небо и тоже
исчезало в тот же миг; ветер со свистом проносился мимо ушей, срывая с век
влагу.
Лодка взлетала уже над поперечной балкой, но им хотелось, чтобы она
возносилась в небо еще выше, еще, и они в ярости восторга, желания все
добавляли, добавляли ей размаха. Ленька выкрикивал что-то пронзительное,
дикое, глаза у него были тоже дикими, зубы сверкали...
Они качались, а Чурсин сидел на скамейке, возле позабытой всеми
винтовки, курил, поднося ко рту мундштучок с самокруткой, и смотрел на них.
И на усталом лице его в сетке морщин лежала тихая, добрая полуулыбка...

* * *

На свое место возле траншеи они вернулись как раз вовремя: Яценко уже
шел с ополченцами по постам, собирал отряд.
Они ничего не стали рассказывать, чтобы их не осмеяли, пристроились в
хвост вразнобой трусившей колонны и пошли вместе со всеми в город, на
золотое, оранжево-пурпурное, зеленое зарево зари, в котором плыли фиолетовые
дымки паровозов и заводских труб и, поблескивая крутыми боками, застыло
висели кривые колбаски аэростатов воздушного заграждения.
На первой городской улице Яценко распустил отряд: многим предстояло
заступать на работу в заводские цеха, к станкам и машинам, и люди торопились
забежать домой - поесть и собраться. С Яценко остались только те, кто
отвечал за винтовки, - чтобы отнести их в штаб полка.
Чурсин пошел с этой группой, а Игорь и Ленька, отделившись от всех,
отправились домой. Путь им лежал длинный, в самую середину города, где они
жили на одной улице и даже в одном доме - большом, пятиэтажном, прозванном