"Юрий Гончаров. Нужный человек" - читать интересную книгу автора

край, становясь огромной барахолкой, - снегу было не разглядеть под ногами
толпы. Эвакуированные выносили вещи, старались продать, поменять на
продукты. Это магазины были пусты, карточки пропадали неотоваренными, только
один хлеб по строгой норме, но еда не иссякла полностью, много еще было ее у
людей. В торговых рядах у колхозников и местного люда, владеющего огородами,
с грехом пополам, но держащего скотину, можно было купить масло и молоко,
разливное и замороженное кругами, сметану и каймак - запеченные в духовке
сливки, яйца, муку, картошку, соленые помидоры и капусту, сготовленную по
всем правилам - с морковкой и всякими специями. В определенном месте, на
плотно утрамбованном пятачке, толклась кучка народу, ничего не держащего в
руках и по виду ничем не торгующего, но в действительности продающего водку,
полученную по особым талонам, - четыреста рублей пол-литра. Так что человеку
не с пустым карманом вокруг было вдосталь всякой соблазнительной, сытной и
добротной еды, было и выпить, было и чем закусить.
Но цены, цены! Как прожить, как перебиться, если пенсии его, Степана
Егорыча, всего на два стакана местной рыжей махорки, называемой почему-то,
для шика, верно, венгерской... Поступить на должность? Но в какую работу
пригоден он со своей бесчувственной, прямой, как палка, ногой, на которой и
рана-то еще толком не зарубцевалась; походишь, натрудишь, и снова ее
сверлит, ломает, будто так и сидит в ней по-прежнему немецкий осколок... На
хлебном пайке одном не протянешь, еще что-то к хлебушку надо. Сегодня он
сыт, хозяйка, верная закону, как положено резаку, нажарила ему целую
сковородку бараньей печенки, даже поднесла стаканчик самогону. Но ведь
завтра-то уже не накормит, не такая Галина Фоминишна, чтоб задарма жалеть и
щедриться, не видя себе никакого возврата. На прошлой неделе, уставши тянуть
впроголодь, он не удержался, хлеб сразу за четыре дня вперед взял, да весь и
съел, а потом голодовал, полных три дня с пустым брюхом, мороженую свеклу
ходил добывать в поле, на местах старых буртов...
Размышляя таким невеселым образом, Степан Егорыч прошел через весь
рынок по шеренгам женщин, державших в руках кто что: кто плащ, кто косынку,
кто лифчик, мужнину исподнюю рубашку, кальсоны, вышел случайно к пятачку с
торговцами водкой, и тут, на краю этого пятачка, увидел госпитального своего
друга, неунывающего Федора Карболкина. Бывший младший сержант и бывший
орудийный наводчик Федор Карболкин, в шинели без ремня, с нашитой прямо на
шинельное сукно желтой ленточкой ранения, стоял, подперев себя для свободы
рук под зад палкой, видать, уже малость хвативший, и бойко, балагуря,
зазывая покупателей, торговал папиросами самодельной выделки. Папиросы были
в пачках по десять и двадцать пять штук из тетрадочной разлинеенной бумаги.
- Видал? - горделиво сказал Карболкин, радуясь Степану Егорычу, -
Фирма, брат!
Даже название на пачках было, оттиснутое резиновым штампиком: "Заря".
- Почём? - спросил Степан Егорыч.
- Все равно не купишь. Это, брат, не на твой карман, ты махорку смоли.
Ладно, я тебе так подарю, - на, держи!
Любопытствуя, Степан Егорыч выколупнул ногтями из подаренной пачки
папиросу. И тонкая бумажная гильза, и мундштучок - все было самодельным, но
все - почти как надо, как у фабричных; если очень уж не глядеть - от
настоящей папиросы не отличишь. И табак был набит плотно, без обмана,
волокнистый, легкий, духовитый, - фабричный табак.
- Не то станок заимел? - тепло удивляясь предприимчивости Карболкина,