"Олесь Гончар. Чары-Камыши" - читать интересную книгу автора

Ехать им еще было далеко. Десятками километров измеряются степные перегоны.
А снег густел, ветер задувал его в кабину сквозь щели в брезенте.
Перед ними опять возник буерак. Хотелось перескочить его одним духом.
Машина, пущенная на полную скорость, казалось, выскочит на противоположную
сторону. Но вдруг ее понесло на обочину грейдера, и они почувствовали, что
уже летят кубарем куда-то вниз. Когда опомнились, в первое мгновение не
могли сообразить, что с ними произошло и не искалечены ли они. Однако оба
были целы и невредимы. И машина стояла на колесах. Выбравшись из нее, они
увидели, что оказались на самом дне буерака. Глубокий - без помощи им отсюда
не выбраться. Крутые косогоры, скользкие, как стекло, - их прихватила
гололедица.
Снежные вихри носились в буераке, заволакивали небо и степь.
- Что же делать? - Серега сквозь снег пытался разглядеть Кожущенко.
- Пойдешь пешком, Серега.
- А ты?
- Я останусь возле машины. Может, кто вытащит, - догоню...
- До утра я не дойду. Ночь, метель...
- Придерживайся дороги. Высоковольтных...
- Я не могу. Я не пойду. Меня заметет! - Он почти выкрикнул последние
слова испуганно, по-детски.
Кожущенко приблизился к нему вплотную - лицом к лицу.
- А тех - не заметет?
- Как хочешь, но я не могу. У меня повреждена нога, сначала не
чувствовал, а сейчас вот чувствую - болит!
Кожущенко, насупившись, помолчал.
- Тогда я пойду. Оставайся.
И не успел Серега сказать что-либо, как Кожущенко в легкой, не по
сезону вельветовой куртке уже скрылся в волнах метели.
Мотор работал на малых оборотах. Постояв некоторое время возле машины,
Серега залез на сиденье, плотно прикрыв за собой дверцу, словно бы
заслоняясь этим стеклом и брезентом от ночи, метели, от бушующей непогодью
степи. Не раз слышал он, как гибнут люди в степи, как после буранов находят,
выкапывают из-под снега окоченевшие тела, бездыханные останки тех, что
раньше жили, дышали, смеялись... Нет, он не хочет быть таким. Ведь он только
начинает жить, его любят девушки, а та, ради которой он отправился в этот
путь, еще вчера вечером целовала его - он и сейчас, казалось, чувствует, как
ее руки нежно, ласково плывут по его юношеской густой шевелюре... Он не
погибнет! Как бы там ни бесновалась непогода, у него есть убежище - ему дает
надежное затишье этот теплый отцовский "газик", согревающий его своим
мотором. Но долго ли будет греть? Он глянул на шкалу - бензина было еще
полбака. А когда выгорит? Есть ли запас? Стал искать канистру и вдруг
наткнулся на что-то мокрое, липкое, холодное. Кожущенкова фуфайка! Забитая
грязью, тяжелая, и, хотя на дороге из нее было выдавлено все тепло
человеческого тела, она, однако, сохранила в себе что-то от Кожущенко, и от
нее дохнуло на Серегу таким укором, что он даже отпрянул. Все как-то сразу
встало перед ним в подлинном свете. Почему он отказался идти? Зачем соврал,
что у него повреждена нога? Неужели он трус? Неужели это были только слова,
когда хвалился девушке, что пойдет в Антарктику, что ему не страшны ни самые
низкие в мире температуры, ни вековые льды?
Первым желанием его было догнать Кожущенко, вернуть, пойти вместо него.