"Олесь Гончар. Чары-Камыши" - читать интересную книгу автора

Он выскочил из машины и сразу же провалился в снег - возле "газика" уже
вырос сугроб. Небо пропало. Ни неба, ни дороги, ни высоковольтных - был
только океан снежной сумятицы, удары ветра, завывание метельной степной
ночи. Через минуту он снова сидел в машине, и снег таял на нем, одежда
увлажнялась, становилась мокрой.
Мотор работал. Шкала светилась, и от ее скупого света становилось
как-то уютнее. Серега представил Кожущенко, как он идет по степи без
фуфайки, пробиваясь сквозь ветер, как в конце концов, обессиленный, падает
он в глубокую колею, похожую на солдатский окоп, и там его постепенно
заносит снегом, и уже дух Кожущенко, его тепло бесследно разносит ветер по
степи. Еще почему-то вспомнился из недавней кинохроники об Антарктиде тот
последний кадр, когда тракториста Ивана Хмару вместе с его трактором
поглощает на глазах у всех ледяная бездна океана...
А те, потерпевшие? Где сейчас их льдина? Куда гонит ее ветром среди
открытого степного моря? Может, давно разломало, раскромсало? Может, их уже
поглотила пучина, и некого больше спасать, и Кожущенко напрасно рискует? Но
ведь если не дойдет, не пробьется Кожущенко, то погибнет здесь и он, Серега,
ибо, по всему видать, метель разгулялась надолго. Покамест ему тепло, его
одолевает дремота. Поднял воротник, чтобы меньше слышать завывание ветра,
чтобы еще больше отгородиться от непогоды, - он как бы погружался во что-то
теплое, беспечное, домашнее. Другая степь поплыла перед ним - летняя,
солнечная. Пшеница и пшеница, комбайн плывет в хлебах. Плывет километр,
другой, а хлебам не видать конца, и комбайнер, остановившись, удивленно
спрашивает: "Не заблудился ли я?"
Когда проснулся, мотор уже не работал. Нажал на стартер - напрасно. В
конце концов этого следовало ожидать. Без тепла, без мотора, один...
В машине становилось как-то светлее; видать, уже приближалось утро.
Попробовал открыть дверцу - не открывается: замело! "Газик" замело!
Ужас охватил Серегу. Он почувствовал себя как в гробу, в белом снежном
гробу. Кто же его отыщет здесь? Кто откопает? Зачем было оставаться? Нужно
было идти, идти - ведь он молодой, на нем теплый пиджак - пускай бы
Кожущенко остался тут в своей вельветовой куртке!
Просунув руки сквозь брезент, он стал отгребать снег, с огромным трудом
открыл дверцу; протискиваясь боком, вылез из машины.
Было утро. За буераком, где-то за снежными сугробами, угадывалось
солнце. Угадывалось оно по тому разливу света, который наполнял небо над
столбами снежной пыли. Этот расплескавшийся по небу свет и был посланцем
солнца, был стихией более сильной, чем буран, - он все сильнее пробивал
серебристую развихренную муть.
Чудилось, что ветер немного ослаб, и скоро появится солнце, и степь
заиграет под его лучами белой чистотой укрощенных снегов.
Проваливаясь в сугробах, Серега побрел на грейдер и на другой стороне
его, на дне балки, увидел в кустах чей-то полузанесенный, перекосившийся
грузовик. Охваченный радостной надеждой встретить живую душу, бросился
туда...
Но в грузовике никого не было. Люди, сорвавшись ночью под откос,
видимо, оставили машину и дальше Пошли пешком, как и Кожущенко. В кузове
лежали канистры, и Серега, схватив их, тут же разочарованно отбросил в
сторону - бензина в них не было.
Солнце не появлялось весь день. А под вечер метель разбушевалась с еще