"Олесь Гончар. Чары-Камыши" - читать интересную книгу автора

Так повторялось несколько раз. Водителю уже ничего не было видно: ни
подъема, ни месива дороги - стекло перед ним сплошь было залеплено грязью.
Остановив машину, Кожущенко вышел из кабины, протер стекло, стал
осматривать дорогу. Для него она была не в диковинку, эта бездорожная
дорога. На них прошла его добрая половина жизни, много он их повидал. Видел
фронтовые, когда водил свой грузовик со снарядами по хворостяным настилам у
Днепра, по тяжелым, вязким пескам, а позже в горах, когда пробивался зимой
по руслам горных речек все выше и выше. Шофер считал это обычным и был
удивлен, когда в Карпатах вручили ему медаль "За отвагу". Не ждал он легкой
доли и на колхозных дорогах. Лето за летом проходило в пылище, в ветрах.
Тучи пыли вставали над степью, когда возил хлеб на элеваторы. А осень...
Осенние дороги всегда с боем берутся степным шофером. Не привыкать ему
ночевать в степи, не привыкать возвращаться домой забрызганным по пояс, но
сейчас он не может ни возвратиться, ни заночевать здесь. Он должен
торопиться, во что бы то ни стало пробиваться вперед. Каждая потерянная
минута мучит его, как преступление, ибо этот злой ветер, что бьется сейчас о
машину, обжигает и тех, потерпевших, гонит их куда-то в ночной простор,
навстречу гибели. Он знает, почему "газик" не в силах преодолеть подъем, -
лысые скаты. И разве не глупо, что из-за этих его лысых, изношенных скатов
(никак не может добиться новых) где-то там должны погибнуть люди! Из-за
такой мелочи! Нужно бы хворосту какого-нибудь, палок, веток набросать под
колеса, но кругом ни кустика. Перед войной в этой балке рос терн, а теперь и
его нет.
Кожущенко снял с себя фуфайку, со злостью бросил ее под переднее колесо
"газика".
Сереги рядом не было, он в это время стоял сзади, готовясь подталкивать
машину. "Газик" рванулся вперед, замолол колесами, пошел, пошел и наконец
выбрался на ровное место.
Они постояли возле машины, еще не веря в свою победу, Серега по самый
воротник был в грязи, которая била в него из-под колес, как из брандспойта,
когда он подталкивал машину, но, несмотря на это, лицо его сейчас светилось
радостью: выкарабкались!
Тут, на пригорке, они еле держались на ногах - такой ветер налетал на
них из степи. Резкий, порывистый, он пронизывал насквозь, и Кожущенко,
сутуливший могучие плечи, без фуфайки, в одной вельветовой куртке, казался
беззащитным.
Перед тем как тронуться дальше, он сбегал за фуфайкой к тому месту, где
бросил ее под колеса, и, возвратившись, сунул под сиденье уже не сухую
одежину, а нечто вовсе на нее непохожее - пуд круто замешенной колесами
грязи.
Поехали дальше. Луну задернуло тучами, в лучах фар стали пролетать
снежинки - косые, быстрые, как градины.
Выбравшись из глубоких колей на обочину, они помчались по озими, где до
них, видать, проезжали уже не раз.
С каждым километром все больше подмерзало - это чувствовалось по тому,
как машину все чаще и чаще заносило, бросало из стороны в сторону. В одном
месте их вдруг так повезло, что "газик", крутнувшись на месте, стал задом
наперед.
- Плохи дела, - сказал Кожущенко, - не слушается.
И, выровняв машину, он снова пустил ее вперед с нарастающей скоростью.