"Олесь Гончар. Маша с Верховины" - читать интересную книгу автора

паром на ту сторону. Стальной, с колючими оборванными проволоками трос
больно врезался Шелюженко в руки, но он тянул так, что в глазах темнело, а
сердце его дрожало от радостного нетерпения скорее перебраться на ту
сторону. Там Маша, там она ждет его, ждет! Оттуда уже словно глядят на него
ее возбужденные, радостно блестящие глаза. Блеск ее глаз в ту ночь был самым
прекрасным, что видел он за всю свою жизнь.
С твердым, неотступным решением ехал сегодня Шелюженко на урочище: на
этот раз он встретится с Машей, чтобы больше никогда с нею не разлучаться.
Решение пришло само собою во время поездки, когда он так много передумал о
Маше и еще острее почувствовал счастье, которое она ему принесла.
Уже собираясь домой, Шелюженко случайно встретил на новостройке своего
старого друга-летчика, который еще по авиагородку хорошо знал жену Шелюженко
и был искренне удивлен, узнав, что Шелюженко до сих пор с нею не порвал.
- Я был уверен, что ты давно уже решил этот вопрос, - сказал товарищ,
сочувствуя Шелюженко. - Невыносимый ведь человек!
Они долго разговаривали об этом, и поддержка со стороны товарища еще
больше укрепила Шелюженко в его решении: друзья его понимают, друзья
поддерживают его новое чувство!
Когда паром пристал к берегу и Шелюженко принялся выкатывать мотоцикл,
он заметил, что руки у него в липкой крови, в одном месте ладонь чуть не до
кости порезана тросом.
- Подождите, - бросился куда-то паромщик, - подорожник надо приложить.
Но Шелюженко не стал ждать. Все то же радостное нетерпение заставляло
его торопиться, гнало вперед. Маша своей улыбкой все звала его, звала...
Мотоцикл, подпрыгивая, мчался по разбитой дороге, проложенной на
восемнадцатый квадрат. Те ли это плавни? За время его отсутствия все здесь
до неузнаваемости изменилось. Вырубки стали шире, лес отступил еще дальше, в
прорубленные просветы виднеется Днепр, холмы на том берегу, далекий
городишко, а по эту сторону, на песчаной косе, уже виден оголенный домик
бакенщика с красными конусами сигнальных знаков, развешанных вокруг него, а
там вон, в глубине плавней, забелела на опушке хата лесника, которая до сих
пор, как гнездо, пряталась в чаще, теперь же вдруг очутилась на открытом
месте. Туда и сюда идут тракторы, лесовозы, заблистало знакомое озеро... А
где же костры? Где самый высокий, самый яркий в плавнях костер?
Не видно костров, не дымятся на опушке дымы, не было, как оказалось,
и... Маши.
- Ищи ветра в поле! - не то сердито, не то виновато сказал
встретившийся на опушке Писанка. - Еще вчера были, а сегодня... Пустая
постель осталась в палатке после нее да Стефы!
Шелюженко приближался к Писанке с таким видом, будто собирался его
ударить.
- Где же она может быть?
Мастер развел руками: кто ее знает. Может, еще сидит со своей Стефой на
станции без билета, ведь сорвалась ни с чем, даже кассира не захотела ждать.
Может, в Каховку махнули? Стефа как-то проговорилась девчатам, что они с
Машей хотели бы научиться работать на этом высоком, что как журавль, - на
экскаваторе то есть. "Мы, верховинки, любим высокое", - шутила она накануне.
Шелюженко подошел к мотоциклу, тяжело положил свои израненные руки на
руль. Заведенный мотор взревел, будто хотел разорваться. Взметнулась,
взвихрилась пыль - мотоцикл помчался на станцию.