"Олесь Гончар. Твоя заря" - читать интересную книгу автора

приветливо ожидает нас.
Безусловно, Надька Романова была создана для бессмертных полотен, для
кисти великого живописца. Есть люди красивые, а есть как бы наикрасивейшие
среди всех людей. Такова она. Даже дыхание перехватывает, когда увидишь
ее, слегка улыбающуюся тебе, да еще если она с искренним сочувствием
спросит:
- А что это у тебя на ноге?
- Корова наступила.
- Ну как же ты...
- Зазевался, а она - раз. Ноготь так и счесала. Никак не заживает.
- Потому что ты его стернею всякий раз обраниваешь, не даешь
залечиться... Вот я тебе перевяжу.
И - точно та дева из сказок, которая шла шляхом из Киева, несла
серебряную иголку, шелкову нитку, рану зашивать, кровь заговаривать: кровь
из буйной головушки, чз румяного лица, из черной косы, из карих очей!..
Цвото цветается, рана заживляется...
Настоящий белый бинт Надька вынесет из хаты, йодом смажет тебе тот
несчастный растоптанный палец, жжет так, что заорал бы, но терпишь,
мальчишки тебе даже завидуют, наклоняясь, ловят носами йодистый дух: как
здорово пахнет! Что существует на свете йод, мы тогда впервые и узнали от
нее, от Надьки Винниковой.
- Терпи, казак, терпи, - ласково молвит, заметив, как ты зубы
стискиваешь от боли.
Другая бы пренебрегла тобою, чумазым замарашкой, а Надька...
Хотя сама всегда чистая и косы пахнут, вымытые в травах, а между тем
наших болячек не боится, недаром же на фершалку училась в Полтаве, пусть и
не доучилась из-за своей загадочной несчастной любви... Пристально
осматривает всех подряд, потому что у каждого замазули найдется для такой
лекарки язва, тому капнет йодом, тому приложит подорожник со сметаной, а
тому просто посоветует как следует свои ноги поскрести, оттереть грязищу
пучком собачьего мыла (есть такая трава). И хотя мы понимаем, что, врачуя
нас, она заодно и практикуется, но все это у Надьки получается как-то
по-доброму, видно же, когда человек хлопочет душевно, склоняясь над тобою,
как старшая сестра над меньшим братом, а ведь подумать - кто мы ей?
Занесло со степи сорванцов терновщанских, грязных, запущенных, ноги побиты
стернями, потрескавшиеся, болячки кровоточат, у одного что-то похожее на
лишай, а у другого растяпы в который уже раз ноготь слезает, потому что
опять, зазевавшись, дал корове на ногу наступить.
Глаза у Надьки ясно-карие, полны солнцем, так и светятся своей ласковой
глубиной, а нам на нее, пречистую, и взглянуть как-то неловко, ведь мы же
все здесь грешники, мы и донник и конские кизяки курим, и нехорошо
ругаемся, когда корова, задрав голову, пошла и пошла куда глаза глядят, а
вечером еще и по садам гоняем да подслушиваем тайные речи влюбленных на
левадах, чего Надька ни за что бы не одобрила.
Отец Надьки, видно, где-то в отлучке, иначе и он был бы здесь, по опыту
знаем, что его радует, когда мы приходим по воду, и хозяин при случае
охотно наблюдает, как дочка его на наших язвах практикуется.
Пока мы воду берем, Надька с любопытством осматривает наши фляги, при
этом Кирик, тая от гордости, объясняет, что эту настоящую, алюминиевую,
отец ему с Перекопа принес, другие стараются привлечь Надькино внимание