"Олесь Гончар. Твоя заря" - читать интересную книгу автора

светит, и так тихотихо вокруг, только то здесь, то там дрр... ДРР--- это
соседи стежки лопатами прогребают...
- Прокладывали стежки дружбы и взаимопонимания,- шутит Заболотный и
затем добавляет серьезно: - А вы знаете, когда-то у нас на Украине, по
народному обычаю, хозяева оставляли в незакрытой хате на столе хлеба
краюшку и крынку молока - для путника... И это было нормой жизни... Эх,
друзья, хорошо все-таки домой возвращаться... Больше не пускай меня, Соня,
ни в какие командировки. Баста. Пусть еще другие...
- А ты?
- А я пчел буду разводить. Мемуары писать. А что?
- Ловлю на слове,- смеется Соня.- И правда, пора бы и передохнуть.
Стюардесса, статная, длинноногая дева, которая, проходя по салону,
видит всех одновременно, всем улыбается заученно, но обаятельно, около
Заболотных задерживается, чтобы подарить Заболотпой еще и дополнительную
порцию
- Наш командир корабля знает по фронту вашего мужа. Ратушный - эта
фамилия вам что-нибудь говорит? - Она переводит взгляд на Заболотного.
- Вроде был такой на одном из бомбардировщиков...
- Нет, сам он не летал, был техником наземного расчета... А вот о вас
слышал - едва не легенды... Это, говорит, тот, кого на фронте у нас
называли летающим барсом.
- Какой там барс...
- Звезда Героя уже как будто вам светила...
- Именно "как будто"... Приветствуйте его от меня.
Люди из наземных служб - они для нас были как братья
- Может, желаете зайти в кабину,- пожалуйста.
Вам - как исключение - разрешается...- И, подарив еще одну
очаровательную улыбку, стюардесса проплывает дальше. Остановится она потом
в глубине салона, в хвостовой части самолета, где, окутанный сигаретным
дымом, сидит мрачный косматый тип, который кажется на кого-то обиженным.
Не известно, относится его обида к тем ли, кто остался на земле, или
недоволен наш мизантроп кем-нибудь из пассажиров, возможно, обиделся на
компанию этих вот молодых французов, которые со смехом разгадывали
кроссворд рядом и не приняли его приглашения дегустировать некое особенное
сакэ, а одна хорошенькая из их общества приглушенно бросила в сторону
мизантропа:
"Может, экстремист?" - и больше нс обращала на этого типа внимания. А
вот стюардесса обязана терпеливо выслушивать еще какое-то его
привередничанье, и мы проникаемся к ней сочувствием: невежа, варивода,
однако должна и его ублажать, со смиренной улыбкой должна слушать, что он
вородит, почти невидимый в облаке сигаретного дыма.
Белоснежные иллюзорные ландшафты, проплывающие за стеклом иллюминатора,
снова завладевают нашим вниманием. Отодвинув шторку до предела, освещенная
сиянием этих проплывающих небесных снегов, Заболотная, похоже, никак не
может на них насмотреться: красота безмерная! Безмерна причудливость
зыбких этих строений! Мир, что сияет и сияет тебе без границ, залитый
солнцем, никем не заселенный, недостижимый ни для каких дымов и ядовитых
испарении, по точно сотворенный для кого-то, исполненный величия и
загадочности. Но для кого? Никакие птицы, даже орлы на эти высоты не
залетают. Знать бы, по каким законам создаются вес эти миражные дива,